Капкан для невесты (СИ) - Айрин Лакс
— Невеста тащит огромную сумку. Огромную! — делает паузу. — Хотя я просил тебя собрать исключительно самое необходимое.
— Я и собрала! — поправляю еще небольшой рюкзачок за плечами.
— Самое необходимое? — уточняет мужчина, постукивая пальцами по перилам. — Уверена?
— Уверена, — отвечаю твердо. — Только самое необходимое.
Не станет же он проверять мою сумку!
Это недостойно мужчины…
— Что ж. Тогда позволь тебе помочь.
Глава 4
Мужчина показывает на меня легким жестом.
У Лорсанова красивые, длинные пальцы с аккуратными, круглыми ногтями. На запястьях виднеются вены. Красивые руки, и очень сильные, думаю некстати, потому что моя несчастная задница все еще ноет от его хватки.
Но хватит на него смотреть!
Лорсанов начинает медленно подниматься по лестнице.
Я начинаю лихорадочно вспоминать, что действительно важного положила в сумку. Самое нужное!
Но так ли нужна была ванильная свеча в большом подсвечнике и несколько книг романов, которые я уже прочитала и не собираюсь перечитывать!
А шкатулка со старыми резинками и заколками, которые я не выкидываю, потому что жалко?
Лорсанов тем временем все ближе и ближе.
Неотвратимый, как ураган!
Мне же хочется начать пятиться назад. На каждый его шаг — ровный, размеренный, плавный.
Он не смотрит себе под ноги, не обращает внимания на ступеньки. Лорсанов не отрывает взгляда от моего лица, поднимается с едва заметной улыбкой и блестящим взглядом.
Как хищник надвигается на добычу.
Внутри тренькает ощущение, что он что-то задумал.
Это же очевидно! Слишком довольное у него лицо. Но что на уме у этого мужчины?
Лорсанов замирает на две ступеньки ниже, теперь я могу смотреть ему прямо в глаза.
— В сумке только самое необходимое, Камила?
— Да.
— Уверена?
— Да.
Чего пристал? Что за расспросы такие?
Так и хочется ему уже сказать: просто бери сумку и неси ее быстрее.
— Хорошо, — улыбается широко.
Он наклоняется, так же смотря мне в глаза, берется за ручку сумки и поднимает ее без всяких усилий.
О, как хорошо! Все-таки чуть-чуть воспитания у него имеется!
Лорсанов выпрямляется и шагает.
Но шагает не вниз, а наверх!
Что он делает? Зачем?
В чем подвох?
Поднявшись на второй этаж, он внезапно расстегивает сумку и просто варварски вытряхивает на пол все, что я в нее собрала! Всеее!
— Что… Что вы делаете?! Что вы себе позволяете?
Лорсанов забрасывает в сумку мой костюм для танцев и несколько учебников.
Он копается в моих вещах.
— Ерунда…. Ерунда… — перечисляет. — Ерунда… Миленько! — хмыкает, забросив небольшие трусики в сумку. — Все! Теперь сумка легкая, и ты сама можешь донести ее до машины. Вперед. Пока я не передумал брать тебя в невесты, — добавляет.
У меня начинает обиженно трястись подбородок и губы некрасиво дрожат!
Вот-вот расплачусь! Не дождется, солдафонище.
Бросаюсь бежать вниз по лестнице, небольшой рюкзак хлопает по спине.
На пороге сталкиваюсь с отцом, который вышел проститься, но я не нахожу в себе сил обнять его напоследок.
Он хотел, чтобы я была несчастной? Так я и буду несчастной! И ко всему прочему я просто не желаю его видеть.
Даже не слушаю, что он говорит мне вслед, а ведь он говорит мне что-то растерянно.
— Ками! Ками… Доча!
Папа зовет так по-родному.
Мое сердце лопается в груди, разбивается, как хрустальный бокал, на миллиарды осколков.
Не могу слышать, как он меня зовет!
Зажав уши ладонями, я выбегаю за пределы дома и хопаю калиткой.
Просто жду у ворот, под накрапывающим дождем, как собака сиротливая, пока Лорсанов выгонит свою машину.
Он не торопится появляться.
О чем-то еще говорит с отцом.
Обсуждает нюансы? Как долго я буду у него в плену?
Скоро ли мне придется выйти за него замуж по-настоящему?
Еще и в постель с ним…
Бррр…
Нет, должен быть выход какой-нибудь!
На худой конец, болячку нехорошую себе придумаю. Подкуплю врачей, нарисуют мне в справке болезнь неприглядную. Такую, чтобы этому Лорсанову было противно ко мне прикасаться!
Герпес, например. Или нет, надо придумать что-то, похуже герпеса! Чтобы наверняка его от себя отвратить! Чтобы даже не думал на меня смотреть так похотливо и говорить на откровенные темы…
Наконец, ворота распахиваются, выпуская автомобиль Лорсанова.
Рядом со мной тормозит белый седан, стекло опускается.
За рулем — он. На лице — солнцезащитные очки.
Лорсанову очень идет, думаю неожиданно засмотревшись на скулы и волевой профиль.
— Садись на заднее.
Разумеется, он мне даже дверь не откроет. Сидит за рулем. Как король! Манеры отсутствуют. Это я уже поняла, но сейчас еще и закрепила.
Назло Лорсанову я дергаю ручку передней двери.
Закрыто.
— На заднее, — добавляет с прохладным приказом.
Я бы могла и заупрямиться! Просто так буду стоять и ждать, пока он позволит мне сидеть на переднем сиденье. На заднем меня всегда укачивает!
Но дождик усиливается, а Лорсанов — просто как камень. Сидит и ждет, пока я сяду, куда он сказал.
Я жду. Он — тоже.
Первой не выдерживаю я. Потому что дождь уже противными каплями скатывается за шиворот и щекочет шею, вызывая мурашки.
Приходится слушаться мужчину и сделать, как он велел.
Я залезаю на заднее сиденье, хлопая дверью как можно громче, так чтобы в ушах бахнуло и стекла зазвенели.
— Какая сердитая! — фыркает Лорсанов и так резко стартует, что меня швыряет ничком на сиденье.
Отомстил за хлопок дверью! Мгновенно…
Еще и мчит очень быстро, лавируя настолько опасно, что мне смотреть страшно!
Может быть, он просто так немного лихачит?
Однако через минут пятнадцать я поняла, что ошиблась.
Лорсанов не лихачит. Лорсанов так водит.
От его стиля вождения в дождливую погоду мне настолько страшно, что я пристегнулась на заднем сиденье и вцепилась в ручку.
Желудок ухает то вверх, то вниз, голова кружится от чрезмерно быстрой езды и множества опасных моментов.
— Ты расстроила отца, — внезапно говорит Лорсанов. — Зря ты с ним не простилась.
Визг.
Все кружит.
Мы влетаем в поворот, буквально в сантиметре от бетонного ограждения.
— Ничего страшного, у него осталась другая дочь, пусть она радует Зумрата Хадиевича, — специально называю отца по имени-отчеству, будто он — чужой для меня человек. — Он избавился от меня, как от ненужной вещи. Значит, я его тоже радовать не обязана.
— Не проститься с родными — это плохо. Никогда не знаешь, сколько им осталось, — говорит с неожиданной горечью.
— Как-нибудь переживу.
Зубы
