Плохиш для хорошей девочки - Алиса Селезнёва
«Жаль, конечно, что мы не ничего не успели посмотреть в Ижевске. Только вокзал да гостиницу, – рассуждала она мысленно, рассматривая фотографии, выкупленные матерью у местного фотографа, – но один день выступлений всё же лучше, чем два по полдня. По крайней мере, отосплюсь и отмоюсь в воскресенье».
Одна из фотографий особенно заинтересовала Агату. На ней был запечатлён прыжок, а точнее, некое зависание в воздухе. Всего на три-четыре сантиметра от земли, но удивительно синхронное и гармоничное. Обычно Агата не выкладывала своих фотографий в сети, даже на аватарке у неё стояла стандартная синяя картинка, но для этого снимка решила сделать исключение. Фотография тут же появилась на её «стене», а потом к ней добавилась ещё одна, где их с Никитой награждали золотыми медалями.
Первый «лайк» пришёл через десять минут после выкладки. Его поставила Ника, самая юная участница клуба «Стратегия», которую на эти соревнования почему-то не пустили. Агата вздохнула и буквально впечаталась взглядом в экран. Больше всего ей хотелось увидеть оценку от Данила. Она ждала, что он увидит и поздравит её каким-нибудь душевным комментарием. Но Данил почему-то не спешил «лайкать» такую важную для Агаты новость.
Нахмурившись, она щёлкнула по его профилю. Ночью он сменил аватарку, на которой опять стоял в обнимку с Лерой. Ярко-накрашенной, в мини-юбке и длинных сапогах до середины бедра. Её медного цвета волосы крупными локонами лежали на его левом плече. Сам Данил был одет в чёрное худи, а на голову набросил капюшон.
– Ну, и кого ты там опять разглядываешь? – Никита вырвал из её рук телефон и уставился на экран. – Чё за чел? Да ещё и с девкой!
– Ни на кого! Отдай немедленно. – Агата выпучила на партнёра глаза и с силой топнула ногой.
– Чё за чел, я спрашиваю? – Никита повысил голос. – Или ты на девку смотришь? – Его лицо приняло брезгливое выражение. – Ты что, из этих?
– Я не из каких! – Из глаз Агаты брызнули слёзы. – Отдай немедленно!
В клубе она никому не рассказывала о том, что у неё появился одноклассник. И уж тем более, никому не говорила, как сильно он ей нравится.
Лицо Никиты перекосило от гнева. Он был на целую голову выше её и поднял телефон почти к самому потолку. Плача навзрыд, Агата прыгала вокруг партнёра, как детвора вокруг елки в Новогоднюю ночь, но не могла достать даже до его локтя.
– Отдай немедленно!
– Не отдам, пока не скажешь, кто это? Будешь меня злить, выброшу твой айфон в окно. Ты меня знаешь. За мной не заржавеет.
– Я просто на юбку и сапоги бывшей одноклассницы смотрела. Отдай! Отдай, кому говорю?!
Услышав крики и плач дочери, Анна Георгиевна выбежала из купе и моментально прояснила ситуацию. Ей даже говорить ничего не пришлось: руки у Никиты обмякли сами, а глаза забегали, как у вора, пойманного на месте преступления. Больше всего он уважал силу, и Анна Георгиевна была единственной женщиной, кого он по-настоящему боялся. Ни мать, ни Ольга Викторовна на парня такого влияния не имели. Пальцы его разжались, и Агата, выхватив телефон, тут же закрылась ото всех в туалете.
Вышла она только через четверть часа и, едва успокоившись, снова заплакала на груди у матери. Та ждала её возле дверей и стучала каждые три минуты, прося выйти и освободить место для других пассажиров.
– И как с ним разговаривать? – всхлипывала девочка, вытирая слёзы материнской кофтой. – Он же невыносимый! Невыносимый, подлый и гадкий!
Анна Георгиевна пригладила растрепавшиеся волосы дочери. Шпильки Агата уже вытащила, но расчесать слипшиеся после лака пряди так и не смогла. Те висели неаккуратными сосульками и казались темнее, чем обычно.
Анна Георгиевна изо всех сил старалась быть ласковой с дочерью, но получалось у неё это не всегда. Жизнь заставляла её быть сильной, и после ухода мужа она долгое время не могла себе позволить с кем-то сюсюкаться, даже с Агатой, потому что боялась, что кто-нибудь примет нежность за слабость.
– Зато с ним ты начала побеждать!
* * *
Поезд привёз их домой ровно в четверть восьмого. Солнце было спрятано за плотными серыми тучами. С неба падали крупные капли дождя, ветер трепал верхушки деревьев и заставлял немногочисленных прохожих посильнее кутаться в плащи и куртки. Большая часть из них была без зонта, но в капюшонах и шапках.
– Аня! – громко прокричал кто-то прямо в открытые двери вагона. Агата повернула голову и заметила невысокого, крепкого мужчину в кожаной куртке. Того самого работника центра, который встречал её после занятий, если мать была сильно занята на работе.
– Вадим, – Анна Георгиевна улыбнулась и приветливо помахала ему рукой. Он с лёгкостью спустил их чемодан, а после помог сойти на перрон сначала ей, а потом Агате.
Пока они шли к его черной «Ладе», мать, заливаясь смехом, в красках рассказывала о поездке. Мужчина улыбался и всё время кивал. Агате не нравилась его улыбка. Не нравился мягкий, спокойный голос, и самое главное – не нравилось, как блестели глаза матери, когда он открывал для неё дверь своей машины.
«Как же так! – возмущалась про себя она, – ведь мама принадлежит только папе и мне. Разве она может вот так улыбаться одному из своих работников?» – Агата даже не знала, что именно этот Вадим делает в центре. Чинит компьютеры или парты, а может, занимается рекламой или отвечает на бесконечные звонки от клиентов? Ей было без разницы. Она просто хотела, чтобы он выполнял свою работу, а не улыбался её матери и не называл фамильярно «Аней».
Сначала они довезли до дома Никиту. Он, сухо попрощавшись, забрал сумку из багажника и, не оборачиваясь, заторопился к своей «хрущёвке». Мать продолжила что-то говорить Вадиму. Агата не вслушивалась в беседу, но уже вовсю «дулась» из-за их совместного хохота. Ей было обидно за отца. За отца, который ушёл к другой женщине два года назад. Из-за многочисленных тяжб по делению имущества Анну Георгиевну и Андрея Игоревича Наумовых никак не могли развести, и девочка глубоко в душе до сих пор надеялась на их примирение.
Когда черная «Лада» остановилась около бело-розовой высотки, где располагались учебный центр и квартира Наумовых, Агату попросили выйти. Мать сказала, что ей нужно решить один важный вопрос, и она поднимется
