Плохиш для хорошей девочки - Алиса Селезнёва
Покраснев, Агата поморщилась и тряхнула волосами. Никита стоял за её спиной и продолжал язвить и издеваться. Голос у него был, как обычно, насмешливый и грубый. «И почему он не может быть, как Данил? – пронеслось в голове у Агаты. – Почему он всегда старался уколоть и при этом уколоть как можно сильнее?»
– Какого ещё красавчика ты там выдумал? – уже вслух проговорила она, старательно прикрывая ладонями пылающие щёки. – Иди проспись, а то у тебя уже галлюцинации на почве переутомления.
– Ой, да при мне-то хоть не притворяйся! Я о Кристиане говорю. Вот ведь дали родители имечко.
«Кристиане?» – сдвинув брови, Агата даже повернула голову и внимательно посмотрела на Никиту. Глаза у него были прищурены и пылали непонятно откуда взявшимся гневом.
С Кристианом и Лесей Агата и Никита познакомились на прошлых соревнованиях. Им обоим тогда было уже по шестнадцать. Улыбчивые, довольные жизнью и приветливые, они сразу понравились Агате. Особенно Кристиан. Высокий голубоглазый блондин с по-голливудски широкой улыбкой. Он тогда так часто и долго ей улыбался, что Никита потом ещё две недели твердил, что парень на неё «запал». Но Агата на такие провокации не поддавалась. Добавить её в друзья в социальных сетях Леся не захотела. Кристиана она тогда не нашла, а после знакомства с Данилом и вовсе думать о нём забыла. А вот Никита почему-то помнил.
– Ты как знаешь, – проговорила сквозь зубы Агата, – а я спать пойду. Тебе тоже, кстати, советую. Завтра – трудный день. Простоишь тут ещё часок, и тебе уже два красавчика померещатся, а после такого можно и танго с румбой перепутать. Представляешь, если завтра начнёшь танцевать не то. Вот смеху-то будет.
И, отчеканив последнее слово, Агата отодвинула дверь купе и вошла внутрь. Анна Георгиевна, плотно укутавшись в одеяло, посапывала на нижней полке лицом к стене. Ноги её были подогнуты, а на столе лежал телефон. Агата заняла место напротив и тоже закуталась в одеяло. В вагоне было прохладно, и пассажиры часто бегали к проводнице за горячим чаем.
Никита зашёл в купе ровно через десять минут и, забираясь на верхнюю полку над Агатой, словно специально встал босой ногой на стол. «Бескультурщина», – шикнула на него младшая Наумова. Он ответил ей крепким матерным выражением, и от злости она уткнулась в подушку.
Верхняя полка над матерью пустовала. Анна Георгиевна всегда выкупала полное купе, но четвёртое место в девяти случаях из десяти оказывалось свободным. Оно как будто ждало то ли Агатиного отца, то ли Никитину мать. Но ни тот, ни другая на это место никогда не претендовали.
Насчёт трудного завтрашнего дня Агата не преувеличивала ни на йоту. Отдыхать завтра действительно было некогда. В Ижевск они приезжали в начале двенадцатого ночи, прыгали в такси и мчались в сторону гостиницы «Жемчужина», спали там до семи, а потом снова прыгали в такси и мчались уже в сторону салоны красоты «Ева», где Агате должны были делать макияж и причёску. К счастью, с маникюром и педикюром вопрос решился ещё вчера, и Агата не без удовольствия рассматривала свои ногти, выкрашенные перламутровым лаком. Два бальных платья, одно изумрудно-зелёное, а другое кораллово-красное, висели на вешалке возле матери. Оба костюма Никиты лежали в его сумке, и Агата до потери пульса радовалась тому, что не увидит их до начала соревнований.
* * *
В зале, где они выступали, было шумно, тесно и катастрофически не хватало воздуха. Судья, участники и сопровождающие стояли вдоль стен, галдели, как чайки, вздыхали и активно жестикулировали. Агата была размалёвана, как кукла. Ярко-синие тени и накладные ресницы делали её и без того большие глаза просто огромными. Песочного цвета волосы уложили к верху и тщательно залакировали. Брови выщипали и подвели, на скулы нанесли румяна, а на оголённые участки тела вылили целую тонну искусственного загара. От воспоминаний о парикмахере Агату покачивало из стороны в сторону. «Да ей людей пытать надо, – сказала она матери, когда они выходили из салона. – Полголовы мне, наверное, выдрала. С нашей Алей не сравнить». Мать на это только усмехнулась, но вслух ничего не добавила. Она была слишком занята поиском очередного такси.
Им предстояло станцевать десять танцев. Пять по типу «стандарт» и столько же под названием «латина» Каждый длился не более двух минут, и между ними делали перерывы, но тех чаще всего хватало только на то, чтобы выпить воды, отдышаться и съесть что-то из рук сопровождающего.
Когда объявили первый танец, руки у Агаты задрожали. Она стояла в пышном платье, напомаженная и принаряженная, как королева, и тряслась, словно мышь, зажатая в когтях у кошки. Больше всего на свете ей хотелось сейчас, чтобы рядом оказался Данил. И, крепко зажмурившись, Агата отчаянно попросила Бога исполнить её последнее желание перед «казнью». Но…Чуда не произошло. Перед ней по-прежнему стоял Никита. С намазанными гелем волосами, в белой отутюженной рубашке, чёрной жилетке и такого же цвета брюках. От запаха его одеколона Агате захотелось нацепить на нос прищепку.
– Агата, – он впервые за несколько месяцев назвал её по имени. Глаза его смотрели спокойно и на удивление ласково. Почти как у Данила. А потом он крепко сжал её запястья. «И зачем так давить? Синяки ведь останутся?» – подумала в сердцах она, но боли, как ни странно, не почувствовала. – Смотри только на меня. Только на меня, слышишь? И больше ни на кого, – произнёс он и закружил её в вальсе.
К этому совету Агата решила прислушаться. Без очков она всё равно не видела ничего, кроме лица партнёра.
* * *
По словам Ольги Викторовны, «латину они продули всухую, а вот стандарт станцевали как боги», благодаря чему в общем зачёте золото всё-таки досталось именно им. Никита так обрадовался медали, что не захотел снимать её даже в поезде. Он рассказывал о своей победе всякому, кто только хотел слушать и даже дважды сходил до вагона-ресторана и обратно только для того, чтобы его увидело как можно больше народа. Анна Георгиевна старательно искала фирму, которая бы смогла сделать кубок и надпись точь-в-точь, как на том, что выдали им. Кубок присуждался паре, но поставить его дома на «полку почёта» хотелось и тому, и другому. Агата радовалась победе не меньше Никиты. Тщеславие не было ей чуждо, и она мечтала, чтобы об
