Моё сводное наваждение - Наталья Семенова
После ужина отец предлагает нам с Никитой посмотреть какой-нибудь семейный фильм, и я с удовольствием соглашаюсь. Галина отказывается, сославшись на головную боль. Я себя мысленно ругаю, ведь нехорошо радоваться, когда человек страдает.
Мы смотрим не один фильм, а целых два. Никита, правда, не выдерживает до титров второго фильма и засыпает у папы на коленях. Я провожаю их до комнаты, наблюдаю, как отец заботливо накрывает Никиту одеялом и целует его в лоб перед уходом. Затем он идет провожать меня и на пороге моей комнаты произносит:
— Постой, Люб. Вот, — протягивает он мне пластиковую карту с золотым сечением. — Все забывал. Думаю, лимита на ней должно хватить для твоих нужд. Не стесняй себя, в любое время его можно увеличить. Пока у тебя нет прав на вождение автомобиля, можешь пользоваться услугами нашего штатного водителя. Какие у тебя планы на завтра?
— Эм... Днем мне нужно на урок балета. Других планов нет.
— Хорошо. Тогда развлекись после занятия, сходи с подругами на шопинг, например?
— Это совсем не обязательно, — смущаюсь я. То ли потому, что у меня нет подруг, с которыми можно походить по магазинам, то ли потому, что мне стыдно тратить на себя чужие деньги...
— Все в порядке, — улыбается папа, ласково сжимая мои пальцы своими на карте. — У меня столько лет не было возможности тебя баловать, потому хочу наверстать упущенное, так сказать. — Он вновь улыбается и подмигивает мне напоследок: — Доброй ночи, Люба.
— Доброй, — откликаюсь я и закрываю за собой дверь.
Карта в руке начинает словно жечь кожу, и я, быстро открыв ящик комода, укладываю ее на его дно, под одежду для сна. Заодно беру розовый пижамный комплект и отправляюсь в душ. Весь мой гардероб состоит из вещей, которые приобретались исключительно под присмотром мамы. Я не люблю розовый цвет, впрочем, как и перечить родительнице. Но сейчас нечаянно думаю о возможности купить то из одежды, что мне будет действительно по душе. Сколько раз я засматривалась на витрины со стильно рваными джинсами? Да постоянно. Но мама считала такую одежду вульгарной. Возможно, теперь я могу их себе купить? Или папа тоже консервативен в вопросах внешнего вида?
Душ я принимаю под подведение итогов сегодняшнего дня. Вроде бы мы с мамой еще этим утром завтракали вместе, а по ощущениям складывается впечатление, что после нашего расставания прошел не один день. Мне неловко это признавать, но я словно освободилась от клетки. Чувство свободы еще не до конца отчетливо. Оно робкое, как я сама при новых знакомствах. Еще не осознанное полностью, но сидит где-то глубоко в душе, словно птенец, готовый вот-вот расправить крылья. И ожидание полета страшит, но и вызывает приятный трепет от новых открытий.
Не ожидала, что окажется так легко и просто общаться с отцом, пусть я и не до конца избавилась от робости и смущения. А Никита — просто чудо!
Остается неясно, как вести себя с Галиной и ...ее сыном. Они оба мне еще непонятны. Оба заставляют волноваться и переживать о том, что они обо мне подумают. Правда, если в случае с Мироном я признаю, что мне хочется ему нравиться, то что касается Галины — я бы предпочла как можно реже с ней общаться. У меня прямо-таки мурашки бегут по коже от ее холодно-высокомерного взгляда, несмотря на то что при этом она говорит теплые слова.
Пока кутаюсь в пижаму, вдруг ловлю себя на мысли, что мне интересно, где и как провел свой день Мирон. Рассказал ли своим друзьям, что познакомился со сводной сестрой? Какую дал характеристику? А затем я вспоминаю его безразличный взгляд и решаю, что ему точно было не до меня.
С этой твердой, но досадной мыслью я выхожу из ванной комнаты, да так и замираю от неожиданности, кажется, некрасиво приоткрыв рот. Мирон сидит на моей кровати, — совершенно так же, как ранее его мама, с видом абсолютного «господства», — и оглядывает меня с ног до головы. Едва заметно морщится, прежде чем спросить:
— Значит, ты у нас скромница?
Вопрос еще сильнее сбивает меня с толку, но я стараюсь собраться с мыслями.
— Что... Что ты делаешь в моей комнате? — лепечу я в итоге.
— В твоей? — надменно взлетают светлые брови. Парень поднимается с кровати и начинает надвигаться на меня. — Так быстро освоилась?
— Нет... То есть мне здесь жить, и значит, комната моя.
— Хорошо, — хищно улыбается Мирон, останавливаясь в каких-то десяти сантиметрах от меня. Его сильная аура подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной букашкой. А невероятно красивые глаза пленяют, рождают в душе пустые, лишенные надежд мечты... — Просто помни, что это ненадолго, лживая скромница.
Лживая?.. Что он имеет в виду? И что значит ненадолго? Он... Я ему не понравилась настолько, что он планирует выдворить меня из дома отца?
— Что я... — хочу я спросить о том, чем ему не угодила, но не нахожу смелости, только и шепчу глухо: — То есть?..
— То есть я вижу тебя насквозь, — кивает он самому себе, впившись взглядом в мои глаза.
— Но...
Мирон вдруг усмехается, делает шаг от меня, чтобы развернуться к выходу, и бросает через плечо:
— Не расслабляйся, фенек. Еще пообщаемся.
Фенек... Что?..
Я, наверное, целую минуту так и остаюсь стоять на месте после того, как за ним тихо хлопает дверь. Интересно, она запирается? Я же имею права ее запирать? Потому что мне... мне не нравится, что он вот так взял и вошел. Сидел тут, пока я была в ванной! Это неправильно, верно?
И о какой дружбе может идти речь?
Он же меня ненавидит!
В глаза бросается беспорядок на кровати, и я пугаюсь по-настоящему. Подскакиваю к ней и понимаю: он видел! Видел мои стихи, возможно, успел прочесть! Бросаюсь к двери и со вздохом облегчения прокручиваю дверной замок.
Я никогда раньше не запирала дверь в свою комнату — мама говорила, что это бессмысленно, если мне нечего скрывать. Теперь же мамы рядом нет. Зато есть нахальные парни, которые не уважают чужое личное пространство.
Глава 5. Любовь
— Ты так рано встаешь, Любочка? — вместо приветствия
