Город имени меня - Тори Ру
Точно музыканты. Этот вывод напросился гораздо раньше, еще в кафе, но я его как следует не обдумала.
Шарю взглядом по снующим туда-сюда людям, и тут же становится стыдно. Я ищу придурка.
Вот нафига?..
«Чтобы держаться на расстоянии! — растолковываю себе. — Потому что иначе ты вцепишься ему в каре, разве не так, Кира?..»
Да, именно так.
Вокруг суматоха — парни склонились над ноутбуком и пультом и озадаченно чешут репы, несколько незнакомцев в одинаковых черных толстовках ползают по полу на четвереньках и стоят на стремянках, соединяя провода. Придурок тоже при деле — в самой гуще событий. Остервенело водит мышкой по столу, подкручивает что-то на пульте и с жаром убеждает собравшихся:
— Говорю вам: все будет ништяк! И никак иначе! Раньше тут были самые крутые концерты.
Даже я подпадаю под силу его убеждения и целую секунду твердо верю в успех предстоящего мероприятия. Хотя ни черта не секу в происходящем.
Теперь он без куртки — черная футболка с изображением самореза обнажает обвитые венами и татуировками предплечья, часть каре собрана на затылке в веселый хвостик, ничто не скрывает скулы, подбородок и шею и я... залипаю. Глупо моргаю, улыбаюсь, дышу ртом.
...Ах, как же наш красавчик растерялся, когда понял, что я девчонка!..
Для того, чтобы здраво оценивать риски, нужно подмечать малейшие детали, но сейчас от них сладко екает в груди, а в солнечном сплетении теплеет.
Красавчик отрывается от ноута, раздает указания парням и вдруг... идет на меня — все той же походочкой в замедленной перемотке. Втягиваю голову в плечи, в панике задыхаюсь и отступаю с пути, и он, состряпав до крайности надменную рожу, проходит мимо. А слетевшее с катушек сердце все еще грохочет в ушах.
«Вот мудила!» — я сжимаю кулаки.
Никто и никогда не выбешивал меня настолько сильно.
В каждой, даже самой крутой и веселой компании, по недоразумению обязательно обнаруживается такой вот жлоб и портит все впечатление!
Вспоминая все известные матерные слова, осматриваюсь и бегу к двери с табличкой WC. Закрываюсь на защелку и первым делом замываю испачканные грязью штаны — серая вода стекает по пальцам, на ткани расплываются мокрые пятна, но мне становится легче.
Приглаживаю пятерней взлохмаченные патлы и долго смотрю в заляпанное зеркало.
И все же... Что с ним не так?..
Неужто я настолько стремная?
Напряженно вглядываюсь в огромные, как плошки, глаза, обнаруживаю на носу веснушки, широкий рот беспомощно кривится.
Мне больно. Больно от его поведения, и это проблема.
Черт с ним, пусть лопнет от собственной значимости — утром я уйду, и мы больше никогда не увидимся.
Однако эта перспектива отчего-то страшит почище кураторши, ментов и приюта.
Я даже вдарить ему не могу!..
А запястья, которые он крепко сжимал теплыми пальцами, до сих пор приятно покалывает.
На ресницах проступают едкие злые слезы, но я утираю их рукавом.
Надо было идти на вокзал. Впрочем, еще не поздно...
Шмыгаю носом, отряхиваю колени, проверяю сохранность лезвия — оно на месте. И тут снаружи доносится оглушающий грохот.
Вздрогнув, выползаю из укрытия и, робко притулившись у стенки, осматриваюсь.
Под потолком горят софиты, Дейзи, создавая неимоверный шум, проворно машет палочками и отбивает удары по бочке, остальные ребята держат в руках гитары. Света и Элина сидят за барной стойкой, потягивают из стаканов пиво, доедают мою пиццу и мило общаются. Атмосфера причастности к чему-то великому витает в пространстве, поднимается к потолку и прячется в темных углах, инструменты загадочно поблескивают, ритм барабанов сливается с ритмом сердца.
Любопытство разгоняет по венам адреналин, я передумываю уходить.
Вот он — новый опыт. Первый кирпичик в надстройку.
Красавчик как угорелый взлетает на сцену и сорванным голосом орет:
— Нет, нет. Не с нее, вашу мать!
Здоровяк складывает палочки и покорно кивает. Судя по тому, как беспрекословно ребята слушаются этого придурка, он тут... главный?
— «Куклой» будем завершать. Понятно? В начало поставим вот это... Так, посмотрим, что можно выжать из ситуации. Оул, мочи.
Ярик достает из кармана джинсов медиатор, поворачивается спиной к пустому флэту, прикрывает глаза и вдруг выдает нечто настолько мощное, красивое, неправильное, но честное, что мои кеды под воздействием высвободившейся энергии отрываются от пола.
Я не могу прийти в себя, даже когда повисает тишина, а Ярик, сняв с плеча ремень и бережно прислонив гитару к стене, отходит к пульту.
— Скоро этот адок закончится, Кир! Иди к нам! — Элина машет от стойки и кивает на пиво, но я мотаю головой.
Я не имею и сотой доли таланта этих ребят. Их красоты. Их силы. Так какого же...
Бреду к самому дальнему окну, сбрасываю рюкзак и взбираюсь на подоконник. Прислоняюсь щекой к холодному стеклу и заставляю себя вернуться в свой безрадостный мир. Набираю папе, но он не отвечает даже после двадцати монотонных гудков. Возможно, ведет светские беседы с собутыльниками за кухонным столом, возможно, дрыхнет, пуская в подушку слюни. Я тоже смертельно устала и хочу спать.
Да, мой отец пьет. Пьет сильно. Вынес из дома все мало-мальски ценное, часто бывает бит. Его ругают соседи. Участковый грозит протоколами.
Но он — хороший человек. Когда трезвеет — пытается все исправить. Раскаивается и плачет. И обещает измениться.
С детства упрямо верю: папа заколдован злой ведьмой. Но я его вытащу, даже если ради этого придется свернуть горы...
Здесь, в огромном, населенном чужими мечтами флэте, в компании едва знакомых взрослых ребят, меня оглушает, выворачивает наизнанку, растаскивает на кусочки своя собственная чудовищная боль. В такие минуты я...
Вытягиваю из рюкзака нелепую жилетку и, надкусив зубами шерстяную нить, увлеченно ее распускаю. Сматываю разные цвета в отдельные клубки, складываю на коленях, вздыхаю и осматриваюсь.
Вообще-то тут мрачно: запустение, мусор и пыль. Вот бы забраться на стремянку, избавить мутные плафоны от паутин и вычистить стекла.
Нахожу во внешнем кармане вязальный крючок, накидываю на него нитку и создаю первую петлю.
Сегодня это будет грустная Мальвина, вся в черном, и темноволосый одинокий Пьеро.
* * *
Незнакомые чуваки, собрав пассатижи и отвертки, наконец уходят — аристократ закрывает за ними дверь и, пару секунд помолчав, вдруг дергается и повелевает:
— Так, народ. До особого распоряжения поймали тишину!
