Его запретная малышка - Ольга Дашкова
— Морозит что-то, как бы не простыть.
— Да, так бывает, у нас недавно в конюшне кобыла одна чуть копыта не откинула, а всего лишь перегрелась.
— Паша, прекрати! — говорим с Зойкой громко и хором, что-то уже не хочется слушать истории, как кто-то когда-то откинул копыта.
— Надо выпить, есть самогон.
Солнце давно село, яркая луна освещала берег, Пашка разжег костер, достал из рюкзака бутылку с прозрачной жидкостью, один складной стаканчик и три яблока.
Спиртное я пила, но вот самогон еще не приходилось дегустировать.
— Давай уже наливай, девочку колотит всю.
Это, наверное, стресс, все из-за него, после случившегося накрыла паника, в голове мысли накатывались одна на другую: а что было бы, если бы я утонула?
Страшно представить.
Губы горели огнем, залпом выпила сразу полстакана, дыхание перехватило, закашлялась, зажала рот ладонью, из глаз брызнули слезы, а через несколько секунд тепло растеклось по всему телу.
Вот это я понимаю — антидепрессант. Никакое мартини или самое дорогое дрянное шампанское не сравнится, да что там, виски отдыхает.
— Дыши давай, закусывай яблочком, а то развезет моментально, это же первак, самый чистый и крепкий. Натурпродукт, почти семьдесят градусов.
— Сколько? Я точно уйду живой с этого берега?
— Не ссы, от него еще никто не умирал, дохнут те, кто пить не умеет или лезут потом на кураже, куда их не звали.
— Надо папе привезти сувенир с каникул.
— Обязательно и конины вяленой в закуску.
А Пашка оказался умным парнем, Зойка сидела рядом с ним, светилась от счастья, она тоже выпила, смачно откусив яблоко. Паша пить не стал, потому что за рулем, и у него две леди в карете, сам так сказал.
Костер трещал сухими ветками, пускал искры в темное небо, я расслабилась и после третьего стакана опьянела окончательно.
Хотелось любить весь мир, танцевать и смеяться. Пашка травил байки из деревенской жизни, ту кобылу, что перегрелась, удалось спасти, откачали и отпоили.
Я путалась в именах и прозвищах местных жителей, но Зойка схватывала на лету, смеялась, трясла рыжей гривой и внушительным размером груди. Отчего Паша все чаще задерживал на ней взгляд и облизывался. Такие милые они.
Потом смеялись всю дорогу, пока ехали домой на мотоцикле, пели песни, но жаль, недолго. Меня высадили у калитки, за соседским забором пес гавкнул пару раз и ушел, волоча цепь.
— Маш, ты иди, мы еще покатаемся.
— Конечно, конечно, вы катайтесь сколько угодно. Легче на поворотах, а то в люльке трясет.
— Да мы постараемся.
Меня слегка качнуло, удержалась за забор, мотоцикл проревел на всю улицу, вновь разбудив собак, поморщилась. Задрав голову, посмотрела в ночное небо, казалось, что на нем миллион звезд, они кружатся, унося меня в калейдоскоп ярких картинок, а в голове ни одной мысли.
Понимаю алкоголиков: спиртное уносит в далекие галактики, отключая от внешнего мира, давая спокойно делать любую глупость. Прошла вдоль забора, дернула калитку. И почему не горит ни одного фонаря? Также можно ноги переломать. Экономят, наверное, на электроэнергии.
Иду медленно, вытянув руки, в голове играет веселая музычка, у тараканов дискотека, везет им. Совсем не помню расположение двора и где вообще вход в дом, не хочу кричать бабу Аню, спит, наверное, женщина давно.
И представляю ее лицо, когда она увидит умницу, отличницу Машу Дымову, дочку олигарха, пьяную почти в уматину. Новое слово в моем словарном запасе, спасибо Пашке.
Прыснула со смеху, зажав ладонью рот. Видел бы меня папа, не поверил бы своим глазам.
Замерла на месте, потому что ног коснулось что-то холодное и мокрое. Лягушка? Улитка? Змея? Адреналин взорвался в крови, растекаясь по телу жаркой волной.
— Грей, фу. Место.
Мужской голос прозвучал тихо и грозно, по телу побежали мурашки.
— Ой.
— Вот тебе и ой. Ты все-таки утонула и явилась ко мне призраком?
— Нет… я не знаю… я…вроде живая.
Снова звон цепи, где-то внизу дышит собака, мою руку сжимает горячая мужская ладонь, запах древесины, кожи и смолы. Мне нравятся они.
Ничего не говорю, и он молчит, сосед наш, спаситель и фаворит моего почти нулевого рейтинга по мастерству поцелуев.
Господи, дура какая.
Мужчина ведет пальцами до локтя, стоит очень близко, широкоплечий, сильный, высокий, мой лоб на уровне его губ. Ему бы пошло быть егерем в лесу, бродить, обходя владения, и стрелять из ружья в браконьеров.
Не знаю, кто он. Даже имени его не знаю.
Меня ведет снова в сторону, удерживает, слышу тихий смех.
— Напилась?
— Нет.
— Сегодня можно, в день рождения можно все.
Не понимаю, о чем он, но когда доходит, меня снова целуют, запрокинув голову, сжав пальцами подбородок. Настойчивый и требовательный поцелуй, сразу проникая языком, практически насилуя мой рот, в то же время лижет губы, лаская их так.
— Что пила? Самогон?
— Да, — не ответ, а стон, тело налилось истомой, чувствую, как затвердели соски, легкие спазмы внизу живота. — Пашка сказал, первак.
— Хорошая вещь. А кто у нас Пашка?
— Сын кузнеца.
— Романтично.
— Зойкин парень.
Странный диалог, мужчина все еще прижимает меня к себе, гладит по лицу пальцами, задевая зацелованные губы, а у меня перед глазами все расплывается. Только кровь гудит в ушах, и сердце от волнения стучит в груди.
Когда Дашка рассказывала о встрече со своим Вершининым, я лишь крутила пальцем у виска, думая — ну господи, что за бред? Нельзя так зависеть от мужчины и терять себя рядом с ним. Но вот, оказывается, можно, а ведь я даже не знаю его имени, но готова отдаться прямо сейчас.
— Сейчас? Ну как скажешь.
Я что, сказала это вслух?
Взлетаю вверх, голова кружится, меня куда-то несут на руках, теперь запах дерева становится сильнее, мягкая поверхность под спиной, снова поцелуи, но уже шее. Крупные ладони сжимают бедро, затем ягодицы.
Сейчас что, будет
