40° по Валентину (СИ) - Багрянцева Влада

Пальцы, вцепившиеся в его стояк, не исчезли, наоборот, сжались сильнее, и Валик издал жалобный звук, подаваясь им навстречу. Макар усмехнулся как-то плотоядно и, перехватив инициативу, надавил языком сильнее и нагло раздвинул его сжатые губы. Свободной рукой, той, что не была занята исследованием пирсинга, Макар плотно притянул Валика за шею, отняв любое желание сбежать, и увлек в самые ебеня радужно-алкогольной страны. В какой-то момент пальцы Макара перестали гладить его член, но Валику было уже все равно, лишь бы Макар не останавливался и продолжал творить это волшебство своим языком.

В этот миг незапертая дверь распахнулась, и в нее ввалилась запыхавшаяся Машка. Валик отскочил прежде, чем она успела бы что-то понять, хотя она и так бы не сообразила, чего это они там вдвоем мнутся, — тоже была навеселе.

— Елка! Горит! — сообщила Машка, сунув ведро под кран.

Выяснилось, что кто-то больно умный воткнул бенгальский огонь в искусственные ветви, и всю квартиру заволокло вонючим дымом. Слово «горит» применить к ситуации было сложно, поскольку ничего не горело, только воняло, и даже когда на подпаленный пластик вылили воду, вонять продолжало. В суматохе Валику удалось незаметно выскользнуть в прихожую, одеться и выскочить из подъезда на свежий воздух. Ноги сами несли его домой. В голове было столько вопросов, что начинало давить на мозжечок, но главным оставался даже не тот, почему он полез целоваться с чуваком, а тот, почему этот чувак сначала ухватил его за член, а потом еще сунул язык ему в рот. Тоже пирсинг искал?

И хотя Валина душа была продана Антуану Лорану Лавуазье, который дал жизнь химии как науке, иногда одной ее было недостаточно, чтобы дать определение каким-то действиям или событиям в окружающем мире. Размышляя о Макаре и причинно-следственной связи его телодвижений, Валик решил, что это можно отнести только к квантовой механике, поскольку только там все настолько не поддавалось логике видимого мира и законы макромира там не работали. Только там фотон мог быть одновременно и волной, и частицей. Только так Валик мог принять мысль, что Макар может быть и гомофобом, и латентным геем одновременно, потому что язык назвать его пидором не повернулся бы все равно. И себя — не повернулся. Какой из него пидор? А все Антон со своим бухлом, гад, второй раз уже…

Валик, с тоской поглядев на проезжающий мимо автобус, двинулся дальше. Прошлый урок многому его научил, и нужно было протрезветь, прежде чем заявляться домой.

Вот твердила жизнь Макару: запирай двери, чувак, если не хочешь, чтобы тебе обломали всю малину в самый ответственный момент. Но кто ж знал, что этот дебилоид полезет к нему целоваться? Да еще и так активно, отчаянно. У Макара член затвердел почти так же, как тот, что он трогал в штанах пацана с сюрпризом, но вовсе не киндером — уже дважды убедился. В какой-то момент Макар даже забыл, зачем он к нему подошел. Спохватился как раз вовремя — успел сделать фото доказательства поцелуя за какие-то секунды до того, как в ванную ворвалась девчонка, едва не сшибла ботана, схватила ведро и пустила в него воду. А ботан пустился во все тяжкие — видимо, что-то там у него в голове выпало в осадок, и он технично слился реактивом. Или реактором — хрен их, химиков, разберешь. Потратив пару минут на оценку обстановки, Макар понял, что его новый товарищ по страстным поцелуям нигде не валяется, значит, свалил. В прихожей среди черных куч желтых шнурков не наблюдалось. Макар быстро влез в кроссовки, сдернул с вешалки свою куртку, вытащил из рукава колючую пушистую хуйню — успели же засунуть! — и бросился в подъезд следом, когда услышал, что внизу как раз пикнул домофон.

Зачем он тащился за этим пацаном, сам не знал. Просто что-то подсказывало, что они еще не договорили. Или не доцеловались. До логического конца, о котором Макар думал не переставая. Теперь еще и губы добавились — и как он неожиданно потрогал и то, и другое и охренел от своей реакции. Тело их обладателя, пошатываясь, шло по заснеженной улице метрах в ста впереди, то и дело спотыкалось и поскальзывалось, и Макар просто тупо чесал за ним. На мгновение сердечко ёкнуло, когда объект застопорился возле остановки, но лишь проводил взглядом автобус и поплелся дальше. Расстояние между ними сократилось — Макар бы догнал его всего в несколько шагов, и он, собственно, так и сделал, буквально подлетев к пацану, когда тот внезапно резко дернулся в сторону сугробов и согнулся в приступе рвоты.

— Пиздец тебе! — подытожил Макар, придержав его под локоть.

Пацан потянулся было снимать очки, но Макар перехватил его руку, достал из заднего кармана болтавшуюся там влажную салфетку из KFC, оторвал зубами край упаковки, усмехаясь — будто резинку открывал, — и принялся вытирать покерфейс бледного, как моль, ботана. Тот глядел на него ошарашенно из-за своих окуляров, вцепившись в рукав его куртки.

— Домой тебе не пора? Мамка, поди, волнуется.

— У меня телефон сел.

Понятное дело, зачем он это сказал — у Макара сиим вечером фейские дела творились просто охуенно, а этот чудила смотрел на него, такой пьяный, но писец деловой.

— Живешь где?

— А на хрена?

— Такси тебе вызову.

— Не-не-не, мне нельзя, в таком виде… Мне нужно вызвать… реакцию нейтраха-лизацца.

Макар хмыкнул, подумав, что у всех ученых двойные фамилии всегда такие смешные. Он подхватил чудилу под мышки, закинув его руку себе на плечо, и потащил к перекрестку — в паре кварталов был макдак.

Прогулка на свежем воздухе определенно сделала из этого человека прямоходящего и вполне разумного. Ввалившись в почти пустой зал, гомо сапиенс, почуяв запах еды, вдруг выдал:

— Биг мак хочу! Большо-ой! — И зыркнул поверх запотевших очков, съехавших на нос, на Макара, как будто размер булки зависел от него прямо пропорционально.

— Ага, а двойной не хочешь? — хохотнул Макар, удивленный такой непосредственностью.

— По моим расчетам, двойной сейчас не влезет.

Пиздец. Почему такие обычные вещи, вылетая из его рта на раскрасневшемся фейсе, звучали так похабно? Рожа невинная-невинная, а взгляд хоть и в расфокусе слегка, но четко в Макара, как будто он тут не фея-крестная, по доброте душевной помогающая, а мышь лабораторная.

— Чё пыришь, очкастый? — буркнул Макар, поспешно отвернувшись от розовощекого табло к табло самообслуживания, и натыкал для него горячий крепкий чай, себе — черный кофе, два маффина и никаких биг маков. Не хватало еще потом специальный соус, сыр, огурцы, салат и лук с курток оттирать.

Пацан в два счета выдул огромный стакан чая, умял кекс и через несколько минут неловкого молчания и гляделок в окно удалился в сортир. Пока его не было, Макар сидел, задумавшись. Позвонил Лёхе, только тот не ответил. Но и не сбросил — значит, не слышит, падла, по-любому же нашел себе развлекалово на той хате. Хотя у Макара вечер тоже выдался довольно затейливым. И стало еще веселее, когда очкарик-бухарик вернулся обратно с видом мастера над похмельем и потащил Макара на выход.

Когда они отошли от макдака в сторону, чудик расстегнул куртку и достал из-за пазухи огромный моток туалетной бумаги:

— Видал, какой я мужик? Мужичище!

— Хуище! На хрена ты ее упер? — орнул Макар, но не мог перестать лыбиться на чудика, держащего в руках рулон размером примерно с его голову.

— Пригодится в хозяйстве, — довольно заключил пацан, как ребенка прижимая трофей к груди.

— Бля, откуда ты только такой взялся, чудик? — усмехнулся Макар, натягивая ему капюшон на голову — этот дебилоид был без шапки, а внезапно начавшегося снега намело уже прилично.

— Сам ты чудик, ебанат, — ответил тот и вдруг, ухватив Макара за меховой край куртки, тоже надел ему капюшон.

Макар от такой наглости просто опешил. Хмыкнул, разглядывая лицо под круглыми стеклами очков, будто они только сейчас впервые встретились.

— Как тебя зовут-то?

— Меня не зовут, я сам прихожу.

— Ну естессно, — вздохнул Макар, вспоминая перфоманс в пальто, и достал смартфон. — Адрес диктуй.