Дженнифер Смит - Статистическая вероятность любви с первого взгляда
— Ничего страшного, иди!
Он, сгорбившись, пробирался между столиками, прижимая телефон к уху. От этого он казался совсем другим, словно бы не тем Оливером, с которым она только что разговаривала. Интересно, кто ему звонит? А вдруг это его девушка — умная, красивая студентка Йельского университета? Она носит стильные очки и темно‑синий пиджак. Она‑то ни за что не опоздает на самолет на четыре минуты!
Хедли сама удивилась тому, как энергично отпихнула эту мысль куда подальше.
Не позвонить ли тоже? Сообщить маме о замене рейса. Но от воспоминания о том, как они расстались, у нее начало неприятно сосать под ложечкой.
До аэропорта они доехали в каменном молчании, а потом еще и обвинительная речь Хедли прямо на стоянке. Да, иногда ее заносит, и папа часто шутил, что она родилась без фильтра. Но разве можно требовать от человека разумного поведения в тот день, которого боишься уже чуть ли не полгода?
Хедли уже с утра проснулась в жутком напряжении. Шея и плечи затекли, в затылке билась тупая боль. Не только из‑за свадьбы и предстоящей встречи с Шарлоттой, о которых она всеми силами старалась не думать. Просто она прекрасно понимала, что в эти выходные их семья официально прекратит свое существование.
Хедли понимает: жизнь — это не фильм студии «Дисней». Родители не сойдутся снова. По правде говоря, ей этого уже и не хочется. Папа, как видно, счастлив, и мама вроде тоже не страдает. Она уже больше года встречается с местным зубным врачом Харрисоном Дойлом. И все же свадьба поставит точку в конце предложения, которому еще не время заканчиваться, а Хедли не уверена, что готова стать этому свидетельницей.
Правда, выбирать ей не дали.
— Все‑таки он твой отец, — без конца повторяла мама. — Конечно, он не идеален, но для него важно твое присутствие. Не так уж много он и просит. Всего один день!
А Хедли считала, что отец просит слишком многого: чтобы она его простила, чтобы чаще с ним виделась, чтобы согласилась познакомиться с Шарлоттой… Все время просит и просит — и ничего взамен! Ей хотелось схватить маму за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы ее мозги встали на место. Отец обманул их доверие, разбил мамино сердце, разрушил семью, а теперь собрался жениться на той женщине как ни в чем не бывало. Словно начать все с нуля проще, чем постараться исправить прежнее.
Мама твердила, что так лучше. Лучше для всех них.
— Знаю, тебе сейчас трудно поверить, — говорила она со сводящей с ума рассудительностью, — но это действительно к лучшему. Вырастешь — поймешь.
А Хедли и так все понимала! Вероятно, мама просто еще не осознала случившееся. Когда обожжешься, поначалу не чувствуешь боли. В те первые недели после Рождества Хедли часто лежала ночью без сна и слушала, как плачет мама. Какое‑то время мама вообще отказывалась разговаривать о папе, зато потом несколько дней ни о чем другом не говорила. И так снова и снова — будто на качелях. А потом, недель через шесть, она как‑то незаметно вдруг словно пришла в себя и успокоилась. Хедли до сих пор не может этого понять.
Хотя шрамы на душе все‑таки остались. Харрисон уже три раза делал маме предложение, одно изобретательней другого — сперва романтический пикник, потом кольцо в бокале шампанского и, наконец, струнный квартет в парке, — а она упорно отказывала. Наверняка еще не совсем оправилась после папиного ухода. Такой разрыв не проходит бесследно.
Поэтому сегодня, в день, назначенный для перелета навстречу источнику всех бед, Хедли проснулась в отвратительном настроении. Если бы все шло гладко, возможно, дело ограничилось бы несколькими едкими комментариями да злобным бурчанием по дороге в аэропорт, но с самого утра на телефоне обнаружилось голосовое сообщение от Шарлотты с напоминанием о том, в котором часу ей нужно быть в гостинице, чтобы успеть приготовиться. От ее отрывистого британского произношения Хедли завелась, а дальше все покатилось.
Конечно, и чемодан отказался застегиваться, и мама запретила брать с собой висячие серьги, которые Хедли планировала надеть на церемонию, да еще она восемьдесят пять раз переспросила, не забыла ли дочка паспорт. Гренки подгорели, Хедли заляпала вареньем футболку, а когда поехала в универмаг за маленькой дорожной упаковкой шампуня, пошел дождь, в машине сломался «дворник», и Хедли чуть не сорок пять минут прождала на автозаправке из‑за того, что какой‑то тип в очереди не знал, как проверить уровень масла в собственном автомобиле. И все это время часы неумолимо тикали, приближая время отъезда. Когда Хедли наконец вернулась домой и швырнула ключи от машины на кухонный стол, она была совсем не в настроении выслушивать восемьдесят шестой вопрос о паспорте.
— Да! — рявкнула она. — С собой!
— Я просто спросила.
Мама невинно приподняла брови, а Хедли с вызовом уставилась на нее.
— Надеюсь, ты не намерена провожать меня до самолета?
— Что это значит?
— Может, прямо до самого Лондона со мной отправишься, а то, чего доброго, сбегу?
В мамином голосе зазвучали предостерегающие нотки:
— Хедли!
— Нет, а почему я одна должна смотреть, как он будет венчаться с этой женщиной? Вообще не понимаю, почему я должна ехать? Тем более без тебя.
Мама сжала губы, недвусмысленно показывая, что сердится, но у Хедли уже сорвало тормоза.
Они упорно молчали всю дорогу до аэропорта, тем самым продолжая тянувшийся неделями спор. А когда затормозили у входа, Хедли уже просто звенела от нервного напряжения.
Мама заглушила двигатель, но ни она, ни Хедли не сделали ни малейшей попытки выйти из машины.
— Все будет хорошо, — наконец мягко сказала мама. — Правда.
Хедли резко обернулась к ней:
— Он женится, мам! Что хорошего?
— Просто, по‑моему, тебе необходимо там быть…
— Знаю, знаю! — оборвала ее Хедли. — Ты уже говорила.
— Все будет хорошо, — повторила мама.
Хедли схватила куртку и отстегнула ремень безопасности.
— Ну смотри, ты будешь виновата, если что‑нибудь случится!
— Что, например? — устало вздохнула мама.
Хедли от злости чувствовала себя совершенно бесстрашной и в то же время ужасно маленькой. Она рывком распахнула дверцу.
— Например, самолет разобьется или еще что.
Она сама не знала, зачем все это говорит. Просто уже извелась от обиды и горя и очень боялась. Разве не от этого произносятся такие слова?
— Вот тогда ты от нас обоих и избавишься!
Они уставились друг на друга, а страшные, непоправимые слова легли между ними, словно груда кирпичей. После долгого молчания Хедли выскочила из машины, вскинула на плечо рюкзак и выдернула с заднего сиденья чемодан.
