Екатерина Владимирова - Крик души

И тут он словно опомнился. Воззрился на друга с недоумением, изумлением, ужасом.

— Надо же дать что-нибудь, нельзя так, — пробормотал он, бросая на девочку косые взгляды.

— Олег, — укоризненно выдавил из себя друг, — ты, что веришь в то, что она говорит?

— А вдруг у нее, действительно, мама и брат болеют? — встрепенулся он. — Да и выглядит она… не очень.

— Олег, ты словно первый день живешь! — воскликнул Андрей. — Да ее родители сюда и подослали, чтобы она вот таких лопухов, как ты, обдуривала. Ты что, не понимаешь? А сами живут себе припеваючи, ребенка только закатали в лохмотья, чтобы жалостливее казалась. Ребенку-то всегда больше сочувствуешь, участие принимаешь, — с досадой выговорил он, пристально глядя на него. — Слушай, Олег, да она тут уже тысячу насобирала, если не больше. А ее родители, гляди, и побогаче нас с тобой будут.

— И все равно! — воскликнул Олег, вырываясь, и обернулся к девочке.

Она смотрела на него. Молчала, ничего не говорила. Но ее покрасневшее личико, нахмуренные бровки, поджатые губки, насупленный носик и внимательные глаза, глядящие на него с укором, говорили о многом.

Она гордо вскинула подбородок, когда он медленно подошел к ней, и даже не двинулась с места, когда он наклонился и сел рядом с ней на корточки.

— Тебе сколько лет, ребенок? — пробормотал Олег.

Прямой, пристальный взгляд. Обветренные губки приоткрылись, и она как-то злобно выдохнула:

— Восемь.

А ведь и не дашь восьми по виду, с изумлением подумал мужчина.

Потянулся к кошельку в кармане пальто и, отсчитав несколько десяток, протянул ей.

— Держи, — но она не решалась, словно не верила тому, что ей добровольно отдают столько денег. — Держи, держи, — настойчиво проговорил Олег, почти насильно вкладывая их в тонкие ручки. — И больше не стой на холоде. Замерзнешь и заболеешь. А тебе маме и брату помогать. Поняла?

Девочка скомкала деньги, засунула их в карман и подняла на него полные эмоций глаза.

Смотрит волком, дико, нелюдимо… Но все же, все же…

Что-то таится в глубине черных глаз. Благодарность?..

Она только кивнула, ничего ему не сказав, и глядя прямо в глаза, а он поднялся на ноги и, бросив на нее еще один быстрый взгляд, подошел в нетерпении ожидавшему его Андрею.

— Ну, и зачем ты это сделал? — недовольно пробормотал тот, скривившись.

— Не знаю, — честно признался Олег и, засунув руки в карманы пальто, пожал плечами.

— Надеюсь, тебе не придется жалеть, — сказал друг.

— О чем?! — воскликнул мужчина. — О тридцати рублях?! И к тому же, я все равно не узнаю, даже если она мне и солгала, — ускорил шаг, словно не желая больше говорить об этом. — Хватит уже. Пошли.

Андрей недоуменно покачал головой, но спорить не стал.

Дальнейшего разговора с другом Олег не помнил. Ни единого слова воспроизвести в памяти не мог.

Все его мысли были устремлены к маленькой, беззащитной, одинокой девочке, с протянутыми руками стоящей на площади. Он точно знал, что эти черные глаза просили о чем-то, умоляли.

И ему было жаль, что он не может дать ей того, в чем она нуждается.

Глава 2

Мысли о ней не отпускали его всю ночь.

С Андреем они простились в семь вечера, и после этого, позвонив в Москву и поужинав, он думал о ней.

Одинокая девочка на площади, нуждавшаяся в помощи. Ведь она нуждалась — он это знал, он это чувствовал. Все рецепторы словно напряглись, ощущая эту важность.

Он думал только о ней. С того момента, как они с Андреем ушли, оставив ее одну. Сам не понимал, почему, но в памяти всплывали очертания ее худенькой фигурки, закутанной в тонкую курточку. В ушах стоял нарастающий с каждым мгновением гул, в котором отчетливо слышался ее ранимый голосок. Такой умоляющий, хотя она и не умоляла. Такой тихий, хотя она и говорила довольно громко. Такой хрупкий, хотя она и не хотела показывать слабости.

Сильная маленькая девочка.

Да, она была сильной. Сильнее него, наверное. Тот огонек гордости, что загорелся внутри ее черных глаз, не мог его обмануть. Она была сильнее, чем он. Он, даже после того, как проявил ту толику заботы и внимания к ней, что мало кто проявлял, всё равно оказался слабаком. Он просто ушел, оставив ее одну на площади и даже не удостоверившись в том, нужна ли ей помощь.

Но, Боже, это был не тот вопрос, который следовало задавать! Конечно, ей нужна была помощь! Детям, которые с протянутой рукой стоят на площадях под яростными порывами ветра в тонкой курточке и чужих, больших на два размера сапогах, всегда нужна помощь!

И она была сильной уже потому, что этой помощи не просила. Не умоляла, не рыдала, не лепетала о тяжелой судьбе. Просто стояла в своей фиолетовой курточке, привлекая внимание своим молчанием, и протягивала покрасневшие ручки вперед в надежде, что сегодня Господь не оставит ее.

Гордая. И сильная. Конечно, сильнее него! И сильнее Андрея, просто прошедшего мимо, оказавшегося слабым даже в том, чтобы остановиться и подать ей на хлеб.

Болезненная тема, слишком болезненная, чтобы рассуждать о ней ночью. И еще этот вопрос, заданный на конференции, который так некстати всплывал в памяти каждый раз, когда он думал о ней!

Дети-беспризорники, дети-попрошайки, дети, чьи родители не в состоянии были обеспечить им счастливое детство со сверстниками во дворах, и те были вынуждены пойти на улицы. Не для игр и не для развлечений. А для занятий, которыми должны заниматься взрослые — заработать на хлеб.

Разве это справедливо?! Разве кто-то может считать себя настолько всемогущим, чтобы рушить законы природы, поворачивая время вспять?! Разве можно без слез в глазах и бешеного биения сердец смотреть на то, как замерзшие маленькие ручки тянутся к тебе, дергая за подол платья или рукав пальто, и видеть в бездонных глазах столько мольбы, столько надежды, столько боли и столько обиды, что, кажется, не хватит всего земного счастья, чтобы хоть когда-нибудь искупить вину за то, что жизнь с ними сотворила!

Разве можно пройти мимо и хотя бы не узнать, что заставило их выйти на улицу?..

Как она…

Не стоило смотреть на часы, чтобы определить, что уже далеко за полночь, но он не мог заснуть, просто лежал в широкой кровати с закрытыми глазами, сотрясаемый многочисленными мыслями, окружившими его мозг. А потом невидящим взглядом уставился в потолок, разглядывая блики от ночной лампы, которую включил, наблюдая за тем, как его собственное бессилие уступает место разочарованию в самом себе.

Думал. Мысли постоянно кружились роем ненасытных пчелок в голове, сводя с ума.