Клер Кук - Летнее приключение
Детская зона располагалась в углу комнаты. Мои братьи и сестры, да и я сама там выросли. Зона представляла собой всего лишь слегка приподнятый помост, отгороженный от зала фальшивой каменной стеной в тосканском стиле и детскими коваными железными ворогами. Моя игрушечная плита — зеленая, как авокадо, — до сих пор стояла там.
Эстер Уильямс разворачивала такой же зеленый и жесткий коврик и пристраивала дивидишник на каменную стену. После этого она включала его и начинала выполнять упражнения — иногда это была йога, иногда — тайни, а временами — «Соло сальсы с Сиззл». Потом она смотрела фильм со своим участием — то «Русалку за миллион долларов», то картину «Опасная, когда влажная». Затем Эстер Уильямс листала журнал или дремала. Если и салон приходили дети, то они просто играли вокруг нее. Похоже, она их совершенно не замечала.
Держать краску на волосах четыре часа — это очень много, во всяком случае, в инструкции к «Клэрол профешнл» написано, что время воздействия должно быть и восемь раз меньше. Однако три-четыре года назад произошел такой случай. Я нанесла краску Эстер на волосы и надела ей на голову чистую полиэтиленовую шапочку, чтобы волосы прогревались — от этого краска действует интенсивнее. Под резинку я засунула жгут из ваты, чтобы краска не стекала ей на лицо и шею. Тут Эстер издала какой-то странный звук.
— Что-то я неважно себя чувствую, — проговорила она, поднимая одну руку к плечу, как будто собиралась дать клятву верности.
Выглядела она при этом тоже неважно. Эстер тяжело дышала, дрожала и вид у нее был встревоженный. Я позвонила в 911, а потом вернулась к ней и держала ее за руку до прибытия «скорой помощи».
Пока мы ждали, я мучительно раздумывала, что же делать с краской. С одной стороны, я не хотела брать на себя ответственность за убийство, если бы она умерла, пока я смываю краску. С другой стороны, с Эстер Уильямс было нелегко иметь дело. Если бы у нее выпали волосы, то уже она прикончила бы меня за это.
В конце концов я решила рискнуть и краску не смывать. Проводив Эстер к «скорой», я вернулась к своим обязанностям. Спустя четыре часа к салону подъехала полицейская патрульная машина. Оттуда вышли коп и Эстер Уильямс. Коп проводил Эстер в салон, подождал, пока я смою краску с ее волос и уложу их, а затем отвез ее домой. Эстер Уильямс заявила, что никогда в жизни ее так замечательно не красили. И с тех пор она требует держать краску на своих волосах ровно четыре часа.
Сняв розовые бигуди из пластика с волос Эстер Уильямс, я принялась начесывать их специальной расческой. Придав прическе форму, которую она любит, я щедро сбрызнула ей волосы лаком из аэрозоля — такого количества было достаточно, чтобы прическа держалась с неделю.
— Вы великолепны, — закончив, сказала я.
— Что еще новенького? — отозвалась она. — Впрочем, не важно. Займемся теперь моими глазами.
Я накрасила ей глаза — сделала взгляд чуть затуманенным. Для этого мне понадобились жидкие тени от «Олмей» оттенка «мерцание кофе мокко». Для подводки глаз я использовала стойкий «чернильно-черный» гель от Бобби Брауна и приклеила ресницы от «ЭнУай-Си». Ресницы были самонаклеивающиеся, но я все же добавила капельку клея — для того, чтобы Эстер не потеряла их до нашей следующей встречи. Потом в ход пошло обилие «очень черной» туши для ресниц от «Мэйбеллин». Губы Эстер Уильямс я подкрасила помадой «Макс Фактор» «страстного» оттенка.
— А теперь позови Лаки,[3] — велела Эстер Уильямс. Вот уже тридцать пять лет, едва открыв этот салон, мой отец пытается добиться того, чтобы люди называли его Лючио. Однако для большинства в Маршберри, штат Массачусетс, он так и остался Счастливчиком — Лаки Ларри Шонесси.
— Прошу прощения, — сказала я в точности таким же тоном, каким это всегда говорил отец. — Но он ушел, чтобы подготовиться к собранию работников. — На самом деле отец ходил на цыпочках где-то поблизости, прячась от Эстер Уильямс.
— Твой папаша очень привлекательный и сексуальный, вот что я тебе скажу, — заявила Эстер. — И не верь тому, кто придерживается иного мнения. Но для чего ему проводить какое-то собрание? Он может продать это место за миллион баксов и бездельничать до тех пор, пока не возродится к новой жизни.
Да одна лишь наша стоянка стоила, вероятно, около миллиона баксов. Мой отец выстроил целое ранчо с итальянскими колоннами и двухъярусным фонтаном, а к нему еще пристроил салон, выходивший окнами на бухту Маршберри. Это была единственная собственность с видом на море, которую не снесли в угоду строящимся модным кондоминиумам с магазинами внизу. Между прочим, несмотря на то что дом и салон дольше всех стояли на нашей улице, с каждым годом они все больше напоминали незваных пришельцев.
— Конечно, — согласилась я. — Только кто же тогда станет нашим боссом?
— Я, — заявила Эстер Уильямс. Нацепив на нос очки, она разглядывала в зеркале свое отражение. — Я все время ему об этом твержу. Лаки должен дать возможность пожилой женщине показать себя, пока он еще не умер.
Собрание коллектива по пятницам было нашей семейной версией воскресных обедов. После закрытия салона все собирались в нем, и отец заказывал пиццу. Это давало нам возможность минут двадцать, пока не доставят еду, поговорить о бизнесе.
Но даже если вы не имели к делам никакого отношения, вы оставались по крайней мере на кусочек пиццы. Иногда стилисты, свободные от работы, приезжали пораньше, чтобы поэкспериментировать с новыми идеями. Вот и сегодня две девушки — новые стилисты — уже с час как приехали и делали друг другу прически. И теперь у обеих был такой вид, словно им просто необходимо отправиться на прогулку.
— Woila,[4] — сказала одна из девушек, подкалывая заколкой-невидимкой последнюю кудряшку своей подруге.
Мы с Марио переглянулись.
— Woila? — фыркнул Марио.
Тут в салон через крытый коридор вошел отец. На нем была длинная белая туника и расклешенные джинсы. Вызывающий наряд для человека, собирающегося пройти через множество трудностей, особенно если учесть, что ему было за семьдесят. Однако отца это ничуть не смущало. Он просмотрел пачку писем и отложил в сторону письма от риелторов и застройщиков.
— Барракуды, — проворчал отец. — Все они — стая барракуд. Скомкав нераспечатанные конверты, он бросил их в корзину для мусора.
Остальные письма отец положил на стол и принялся постукивать по нему пальцами — в точности как битники шестидесятых, когда они слышали хорошее стихотворение.
— Ну так вот, — продолжил отец. — Заседание суда объявляется открытым, так что встать, суд идет.
