Катажина Грохоля - Я вам покажу!
– А твои родители снова живут вместе! Почему ты не возьмешь с них пример? Ненавижу тебя! Ненавижу! – крикнула Тося, развернулась, хлопнула дверью и убежала к себе. – Я еще вам покажу! Вам всем! Вот увидите, еще пожалеете!
Я не бросилась за ней. Я ничего ей не смогу объяснить. Попрошу, может быть, маму или отца, чтобы с ней поговорили. Тося втемяшила себе что-то в голову. Как мне объяснить своей дочери, что мило провести вечер в день рождения – этого недостаточно, чтобы снова влюбиться в бывшего мужа-подлеца? И что я любезничала с Эксиком только ради того, чтобы ей, Тосе, лучше жилось на свете? Я пусть недолго, но льстила себя надеждой, что можно все совместить: старую и новую семьи, поддерживать дружеские отношения, как в американских фильмах, быть в отличных отношениях с дочерью. Она тоже не может меня понять. Только когда появляются собственные дети, осознаешь поступки своих родителей. Я должна набраться терпения, еще десять – двадцать лет, и мы поймем друг друга.
Погодите, погодите… бабушка говорила, что еще не все потеряно? Моя мама?
Я сняла телефонную трубку.
– Мама!
– Да, дорогая?
– Ты когда-нибудь говорила с Тосей обо мне и о твоем бывшем зяте?
Молчание.
– Да, – моя мама смешалась, – был ничего не значащий разговор.
– И что ты ей сказала?
– Ничего. То есть почти ничего. То есть… ну знаешь, когда Адам уехал и появилась возможность… чтобы все-таки… учитывая, что ребенку нужен отец…
– Что ты ей сказала? – Я резко оборвала маму, хотя и непреднамеренно.
– Не разговаривай со мной таким тоном, деточка! – занервничала мама, – Мы всегда хотели тебе добра!
– Я – нет! – издалека донесся голос отца. – Меня в это не впутывай!
– Как ты смеешь?! – Мама одновременно разговаривала теперь и с отцом. – Ты же сам говорил, что было бы хорошо, если бы они сошлись!
– Так вот, ставлю вас в известность, что я развелась…
– Мы тоже, дорогая, но ты же видишь, что можно как-то найти общий язык…
– И я никогда не вернусь к Тосиному отцу. Никогда! Мне неприятно, что вы манипулировали Тосей и, вместо того чтобы ее поддержать, обольщали надеждой.
– Как ты могла подумать о нас такое? – Мама почти плакала. – Ну вот, дождалась, моя собственная дочь так со мной…
– Юдита! – Папа забрал у нее трубку. – Не переживай, у матери это пройдет. Живи так, чтобы чувствовать себя счастливой, дорогая.
– Слишком поздно, – сказала я и положила трубку.
Тося со мной не разговаривает. Но похоже, она взялась за учебу. Я была на последнем родительском собрании.
– В отношении выпускных экзаменов я не вижу особых причин для волнений. У меня нет к ней претензий, – сказала классная руководительница. – Девочка очень повзрослела за последнее время.
Якуб прошмыгнул наверх, кивнув мне с порога, Тося, по-видимому, сообщила ему, какая у нее нехорошая мать. А я – жива. Не рассыпалась, не разболелась. Единственное – меня меньше радуют разные вещи. Вчера вечером в отчаянии позвонила Реня – дескать, не пришла медсестра к Кармелии и не могла бы я ей помочь искупать малышку.
Конечно, я пошла. Итальянская ванночка со специальной сеткой, итальянская кроватка, косметика для малышей из Швейцарии, а Ренька беспомощно наблюдала, как я за три минуты помыла ребенка.
– Останься, – предложила она мне, когда Кармелия сладко заснула с бутылочкой «СЫссо» в ротике. – Поболтаем.
А потом достала большую кипу журналов и принялась взахлеб рассказывать о поясах для похудения, о препаратах из Америки, которые убивают аппетит, а также о клиниках пластической хирургии.
– Я не кормлю грудью, чтобы она не деформировалась, – объяснила соседка, – но все равно появились растяжки, придется как-то от них избавляться. Если бы я знала, что такой ценой…
«Мозги у тебя расплавились и деформировались, – сказала я. – Крыша у тебя совсем съехала, Реня, дорогая! – Рука дернулась, и я пролила чай. – Ты просто спятила! Ты совершеннейший продукт новой системы в этом государстве! Безмозглое существо, для которого можно создавать все эти идиотские штучки и цель которого – обзавестись все большим количеством вещей, предметов, тряпок, кремов, всяких примочек, искусственных сисек, силиконовых попок! А когда ты пустишь по миру своего муженька или вдруг начнешь новую жизнь, то очнешься и…»
Я открыла глаза и взглянула на Реньку.
– Реня, у тебя мозги деформировались, – сказала я. – Я не предполагала, что ты такая идиотка.
– Ну знаешь ли! – Реня резко захлопнула глянцевый журнал. – Ты даже не представляешь себе, какой у меня богатый внутренний мир. Я-то уж не останусь одна, как ты. Мой муж знает, что необходимо женщине для счастья. Мне не нужно работать, чтобы сделать себе пластическую операцию, а в тебе говорит зависть. Ну что ж, вот они – одинокие женщины!
– Знаешь что? – Я встала. – У меня нет сил болтать о всякой ерунде. Сегодня – точно. Может быть, изредка и можно. Но наверное, меня это больше не устраивает. Я не хотела тебя обидеть, но это ты, Реня, сидишь допоздна одна потому, что хочешь, чтобы твой супруг принес тебе еще больше. Жаль, что он не может работать двадцать четыре часа в сутки. – И напоследок я съехидничала: – Тебе никогда не приходило в голову, что ему, наверное, приятнее на работе, чем с тобой?
Ренька оторопела, а я, видимо, со всеми испорчу отношения. Но какое же это удовольствие – говорить что думаешь и делать что говоришь!
Дома меня ждала Агнешка.
– Ты не подходишь к телефону, Ютка, разве так можно?
Я рассказала ей вкратце, что происходит. И о разговоре с Улей, которая тоже думала, что так будет лучше для меня, и настолько была в этом уверена, что Шимону, который приезжал в мое отсутствие, не объяснила, что меня нет и что Тосин отец находится у меня незаконно. И о том, как мы с ней ужасно поссорились, когда я ей сказала, чтобы она никогда не вмешивалась в мою жизнь, потому что я в ее не лезу. И что никто лучше нас самих не знает, что мы чувствуем. И что если она, Агнешка, хочет убедить меня, что…
Но Агнешка махнула рукой.
– Юдита, – сказана она серьезно, – самое время, чтобы ты разобралась со своей жизнью. Ты и только ты, а не кто-то другой за тебя. Ты очень правильно сказала Уле. И родителям тоже. А Тося… с Тосей я поговорю сама, если ты позволишь. Слишком рьяно все за тебя взялись.
Уже второй день, как я болею. Был врач, определил, что у меня воспаление легких. Все одно к одному – воспаление легких, и все меня покинули. Но я поправлюсь. Тося вернулась от Агнешки и Гжесика, и что-то изменилось. Я лежала в спальне и в двухсотый раз читала трилогию[43] и «Идиота», а еще «Аню с Зеленого холма»[44], по очереди и отрывками, что, несомненно, было ярким свидетельством моего тяжелого состояния. Читала, плакала, спала. «И так будет до конца жизни», – подумала я.
