Нельсон Демилль - Спенсервилль. Книга 2
– Ну хорошо, – проговорил он, – мы его прикончим. Но я должен сделать это в ближнем бою. Пусть он узнает, что это были ты и я.
– Хорошо… если так тебе будет лучше, то пусть так и будет. Ничего не имею против. Надеюсь только, что у нас все получится.
– Получится.
– Слушай, после того как мы разделаемся со всем этим дерьмом, – сказал Билли, – съезжу-ка я в Колумбус и разыщу ее. Пока он жив, я не могу этого сделать. Ты меня понимаешь?
– Понимаю.
– Я не могу никому посмотреть в глаза, Кит. Я слоняюсь по городу, сталкиваюсь с ним на улицах и вижу, что он надо мной смеется. Иногда, когда я бывал пьян, он меня арестовывал, забирал в участок и обыскивал, причем раздевал при этом догола, а сам, негодяй, делал снимки, на которых, как он говорил, стоял рядом со мной. Он утверждал, что посылал эти снимки Бет…
Кит ничего не ответил.
– Ты мог бы спросить, почему я не уехал. Я тебе скажу: потому что я попытался собраться с духом и убить его, но у меня ничего из этого так и не вышло… и никогда бы не получилось. Пока ты не появился. Не забудь, – добавил он, – если я не смогу…
– Ладно. И брось ты об этом. – Кит посмотрел на Билли. Тот сидел на земле, прислонившись спиной к дереву, и глядел куда-то в темноту. По-видимому, подумал Кит, он предчувствует собственную гибель. Не исключено, что ощущения и не обманывают его: сейчас Билли Марлон был трезв, и к тому же пропащим людям всегда присущи особая проницательность, способность видеть веши отчетливо и ясно. Билли достиг сейчас того исключительно редко случающегося в жизни состояния, когда человеку становится безразлично, жить ли дальше или умереть.
Они ждали, вслушиваясь в редкие звуки ночного осеннего леса – в шорох пробегавших бурундука, белки или зайца, в шум крыльев редкой птицы. Кит посмотрел на небо: луна стояла уже почти прямо над их головами. Часа через три или четыре она зайдет. Вот тогда и настанет пора начинать – правда, ему нужен был лунный свет, чтобы попасть из арбалета в псов.
Кит не хотел думать о том, что происходило сейчас внутри дома, но и не думать об этом он не мог. Несомненно, Клифф Бакстер тронулся умом, а потому и присущее ему чувство собственника должно было перерасти в нечто гораздо более уродливое и безобразное. Кит понимал, что Бакстер станет бить Энни, унижать ее, наказывать за проявленную ею неверность. Фактически Бакстер был сексуальным садистом, у которого наконец-то появился так долго отсутствовавший предлог дать волю своему больному воображению и отыграться на женщине, которую ему до сих пор так и не удалось сломить до конца. Кит не сомневался в том, что Бакстер и сейчас не сумел ее сломить; что, когда он увидит в конце концов Энни, та окажется примерно в таком же состоянии, как и он сам, – избитой, израненной морально и физически, но не побежденной.
Кит как следует настроился на то, что ему предстояло. Надо будет действовать спокойно, хладнокровно, рационально, с теми же хитростью и коварством, на которые, как он хорошо знал, способен Бакстер. Кит понимал, что Бакстер может в любой момент убить Энни, но в то же время был почти уверен, что пока еще Бакстер этого не сделал. То, что происходило сейчас в доме между ними двумя, должно было быть для Бакстера наивысшим за всю его жизнь наслаждением, а потому он будет стараться продлить его как можно дольше и постарается завершить лишь в самый последний момент. В этот самый последний момент, когда они окажутся с Бакстером лицом к лицу, все и должно будет произойти, разрешиться мгновенно, разом: и спасение, и месть, и искупление – все то, чему уже давным-давно пора свершиться.
– Мне почему-то кажется: ему известно, что мы здесь, – произнес Билли. – Не то чтобы он знает наверняка, но он… ждет.
– Какая разница, – сказал Кит. – Это ничего не меняет ни для него, ни для нас.
– Это верно. Он сам загнал себя в угол… Но и мы тоже в углу, – добавил Билли, помолчав немного. – Вроде бы ничто нам не мешает повернуться и уйти, но уйти мы не можем. Понимаешь, о чем я?
– Да.
– Эх, хорошо бы сейчас закурить.
– А выпить тебе не надо?
– Н-ну… а у тебя что, есть?
– Нет. Я просто спрашиваю, нужно тебе это сейчас или нет.
– Мне… да. Но… может и подождать.
– А знаешь, если ты после всего этого бросишь пить, то, возможно, у тебя жизнь еще и наладится.
– Может быть.
– Я тебе помогу.
– Забудь об этом. Мы с тобой в расчете. А тебе никогда не приходила в голову мысль, что нас обоих очень по-крупному надули? – спросил Билли.
– Приходила. Ну и что? Каждого ветерана надули по-крупному, начиная с тех, кто воевал еще в первую мировую. Перестань ты жалеть себя. Война уже давным-давно кончилась, достаточно давно, чтобы у тебя в голове все перепуталось и ты и без всякой войны успел бы изломать собственную жизнь.
Билли помолчал, размышляя над услышанным, потом сказал:
– Ну, с твоей-то головой такого ведь не случилось. Ты всегда умел держать себя в руках. А моя на такую нагрузку, наверное, не была рассчитана.
– Сочувствую.
– Знаешь, что я тебе еще скажу, Кит: если не чувствуешь себя немного обманутым, то не прислушаешься вовремя и к тем колокольчикам, которые могут начать звонить у тебя в голове.
Кит промолчал.
Они прождали еще час, обменявшись за это время всего несколькими словами. Наконец Билли проговорил:
– Слушай, а ты помнишь тот финальный матч, который мы играли с «Финдлэй» в последнем классе? Я тогда был на месте полузащитника, мы проигрывали 7:12, и тут я получаю передачу и рву вперед по левому краю. На линии схватки меня берут за жопу, но я не падаю, а изворачиваюсь и отбрасываю мяч назад, тебе.
Ты в тот раз играл на месте защитника, помнишь? Эти гады из «Финдлэй» на тебя наваливаются, но ты навешиваешь длинную-длинную передачу этому концевому… как же его звали, черт возьми?.. Дейвису, да? Он даже не подозревал, что он в игре, просто обернулся, и тут ему прямо в руки попадает твой мяч, он теряет равновесие и падает, но уже за чертой. Гол. Вспомнил?
– Да.
– Чертовски хорошая была игра. И поучительная. Даже если все идет не так, держись, терпи, выкладывайся, и можешь получить шанс. Интересно, сохранились ли еще те кадры на пленке?
– Наверное.
– Хотелось бы мне на них взглянуть. Слушай, а ты Бакстера по школе помнишь?
– Нет… хотя да, помню.
– Он и тогда был дерьмом. Ты с ним ни разу не дрался?
– Нет, а надо было бы.
– Поквитаться никогда не поздно.
– Вот он именно так и думает – потому-то мы сейчас и здесь.
– Да… но мы же ему в школе никогда ничего плохого не делали. Я, во всяком случае, ничего не сделал. Он сам делал другим гадости. Не понимаю, почему он до сих пор ни разу ни на кого не нарвался.
