Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1
– И кроме того, – продолжил он с сатанинской улыбкой, – Китти – это прекрасное алиби. Если у нас с Гермионой сложности, а я хочу увидеть Сесилию, сообщаю Гермионе, что Китти в городе и мне трудно вырваться. Если нужно встретиться с кем-то еще, с тобой, например, – он слегка тронул ее за щеку, – я говорю то же самое обеим. А если приходится расставаться, извиняюсь: «Моя дорогая, Китти стало о нас известно, а я не хочу причинять ей боль». Когда какая-нибудь женщина не желает покинуть мою постель, предупреждаю: «Вот-вот придет Китти, пора уходить». И наконец, если меня рассчитывают женить, ссылаюсь на то, что не могу покинуть Китти, ведь она ни в чем передо мной не провинилась. Действует это, как морская вода на речную рыбу.
Флора думала о том, какой у него чудесный голос, хрипловатый, ласковый, успокаивающий. Вероятно, это важнее всего для прелюбодеек, ведь большинство романов начинается по телефону.
– Ну и дерьмо же вы, – сказала она.
– Я как Дон Жуан у Байрона.
Раннальдини коснулся постамента лесной нимфы.
– «Мы любим настоящих мужчин не потому, что они совершенны, но потому, что они велики».
Он передвинул руку на ягодицы статуи.
– Как она терпит жару и холод, так и я готов все от тебя стерпеть, маленькая Флора.
– Черта с два.
Оскорбленная и взволнованная, Флора скрылась за ясенем. И как только она появилась, Раннальдини поймал ее, оплетя шею двумя ветвями:
– В моем сердце стрела Купидона.
Боясь, что он ее задушит, Флора устремила взгляд в его циничное лицо.
«Мой отец – капитан испанского флота,
Месяц назад в море пропал его след.
Он целовал меня, уходя, бормотал что-то,
Но наказал мне всегда говорить: «Нет», – пропела она и так долго держала последнюю высокую ноту, что Раннальдини почувствовал, как у него шевелятся волосы. А Флора улыбнулась и продолжила:
«Ох нет, Жуан, нет, Жуан, нет, Жуан, нет».
На гладком лбу Раннальдини резко выделились прямые черные брови. «Нет ни одного человека, кого бы не мучила совесть, » – думала Флора. Его губы находились на уровне ее рта. И она была уверена, что Раннальдини попытается ее поцеловать. Но он просто засмеялся:
– Пойдем посмотрим на мою башню.
Флора слышала отдаленный шум трактора, убирающего сено перед грозой. Солнце зашло, но жара была убийственной. Пока они шли через лес, Раннальдини раздвигал заросли крапивы и куманики, а взобравшись на поросшие бузиной ступеньки, повернулся помочь ей. Осыпавшие ее голову цветки бузины были под цвет волос. Охваченный желанием, Раннальдини протянул руку к правой груди и ощутил ее упругость.
Отскочив прочь с колотящимся сердцем, Флора запустила в него комком земли.
– Притягивает и тут же отталкивает, как любая настоящая женщина, – сказал Раннальдини, стаскивая с себя шелковую рубашку и кинув ее в сторону увернувшейся и бросившейся бежать Флоры.
В это время молния осветила башню Раннальдини, затем грянул гром. Ротвейлеры в страхе прижимались к ногам хозяина. Раннальдини только пинками загнал их в конуры и перехватил Флору, затащив ее в башню, как небеса тут же разверзлись.
Первый рабочий этаж был почти целиком заставлен записывающей аппаратурой.
– Стены звуконепроницаемы, так что если закричишь...
– То не таким ужасным голосом, как Гермиона, – поддразнила Флора.
Как только зазвучало музыкальное сопровождение фильма Раннальдини «Дон Джиованни», Флора взбежала по лестнице в обставленную мебелью гостиную. Она осмотрела ярко-розовые стены и потолок:
– Как языки пламени, в которых в аду горит Дон Джиованни.
На соседнем столике рядом с фотографиями стояла большая ваза с розовым и зеленым виноградом, персиками, манго, хурмой и такими экзотическими фруктами, которых Флора раньше не видела. Желтый обюссонский ковер ласкал ее босые ноги. Висели только две картины: панно Эрика Жиля, на котором мадонна предлагала совершенную грудь весьма великовозрастному беби, и девочка Пикассо, с подозрением выглядывающая из-за плеча Раннальдини, открывавшего очередную бутылку «Крага».
В ванной комнате в серых и розовых тонах, с зеркальными стенами и потолком, стояла огромная емкость от Джакузи.
– Знаменитая джиу-джитсу, ванна Мамаши Кураж, – захихикала Флора. – Вы не представляете, как я ею восхищаюсь. Она так стирает рубашки папы, что они годятся только Динсдейлу на подстилки. Она рассказала маме, что миссис Гарфилд выкрасила задний проход в бутылочный цвет. Впрочем, вам лучше это знать.
И хотя на губах Раннальдини играла улыбка, Флора решила не рассказывать ему о Ретлдикки.
– Я могла бы слушать ее часами.
– Не то что сочинения Бориса Левицки, – сказал Раннальдини, протягивая ей бокал. – За нас.
– За моего дьявола-хранителя.
Стараясь подавить волнение, Флора через соседнюю дверь вошла в спальню, которую занимала кровать и в которой настенная роспись представляла собой зрительскую аудиторию: женщины с оголенными плечами в драгоценностях, мужчины в смокингах – все улыбаются и рукоплещут так реалистично, что, кажется, слышишь крики «браво».
– Боже, да вы нарциссист, – проворчала Флора. – Даже в спальне задерживаетесь с выходом. А куда вы кладете вставные челюсти, если нет спальной тумбочки?
Она подпрыгнула от громового раската. Почти так же громко стучало ее сердце. Раннальдини мог накинуться в любой момент.
«Подлый соблазнитель, – пела Гермиона, — как ярость сама я буду преследовать тебя, не отстану от тебя до самого смертного дня».
– Как изящно, – вздохнул Раннальдини и спустился вниз переключить программу на Уимблдон, где шел изнурительный поединок в женском одиночном разряде.
Поняв, что она брошена, Флора буквально рухнула на одну из отделанных шелком банкеток, хмуро поедая гроздь зеленого винограда прямо с косточками, а в это время Лепорелло начал перечислять список завоеваний Дона Джиованни смятенной Донне Эльвире.
Брюнетки, блондинки, толстые, худые, высокие, миниатюрные – все женщины были страстным увлечением Дона.
«Но больше всего он любит грешить с той, что только в начале пути», – пел Лепорелло. Заметив, что дождь прекратился, Флора оттолкнула стакан « Крага».
