Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
В ресторане некоторые из знакомых кивали ей и улыбались, другие — нет. Странно, что такой пустяк может расстроить человека!
Чип, конечно, ожидал ее. С ним была и Туанета (уже сменившая косу на «прическу»), красивее, чем когда бы то ни было, и еще нежнее к Виоле, чем прежде.
— Да, здесь прямо рай! — шепнула она в упоении, хватая за руку Виолу. Но та смотрела на Чипа.
Несмотря на любовь к Джону, она не могла не замечать, однако, что за удивительный человек был этот его приятель. Сегодня как-то особенно отчетливо почувствовала это.
Чип устроил из их обеда настоящий праздник. Цветы, сладости, меню — все было необыкновенно хорошо.
В ложе сидели втроем. Виола между Чипом и Туанетой. Шла «Богема».
Туанета утирала глаза и мяла свободной рукой руку Виолы, когда на сцене бедняжка Мими, слишком много любившая, платила последний долг любви.
— Слава Богу, в жизни так не бывает, — констатировала уже развеселившаяся Туанета, когда они мчались в автомобиле в «Савой».
Они уже кончали ужинать, когда вошел с компанией Джон. Виола тотчас его увидела. Заметила и дам в окружавшей его группе.
— А вот и Джон, — вскрикнула Туанета.
Услышав ее голос, Джон посмотрел в их сторону и увидел Виолу: ее устремленные на него глаза сияли бессознательной радостью. Но первое, что увидели эти глаза на лице Джона, — было выражение странного изумления. Затем он улыбнулся. Подошел.
— Какими судьбами вы здесь?
Туанета принялась описывать развлечения сегодняшнего вечера. Но Чип поспешил отвлечь ее внимание.
У Виолы, между тем, созрел замечательный, по ее мнению, план. Она сказала Джону, понизив голос:
— Со мной автомобиль, милый. Я еду в нем обратно.
Она ждала. Джон помялся немного. Видно было, что ему хочется уйти поскорее.
— Я думаю, мне неудобно бросать компанию, — сказал он.
— Ты еще долго будешь с ними?
— Я не могу сегодня ехать. Этакая досада… Если бы я знал, что ты приедешь…
— Да, да, понимаю…
Он простился с Туанетой, поцеловал руку Виолы и отошел. Со своего места он хорошо видел Виолу: как она красива сегодня вечером! Во всем зале не было женщины красивее! Джон видел, как она смеялась, как мило наклоняла голову, говоря что-то Чипу. В сотый раз отметил, какая у нее стройная шея. На миг мелькнуло сожаление, что не будет мчаться сегодня с нею вдвоем в темноте.
Виола прошла мимо, направляясь к выходу. Кто-то неподалеку от Джона сказал:
— Это, кажется, миссис Сэвернейк? А я думал, что она в отъезде, или умерла, или что-нибудь в этом роде.
Эта небрежная фраза вдруг вызвала в душе Джона новую нежность к Виоле. Он незаметно кивнул лакею и, когда тот подошел, сказал громко:
— Вы говорите, что меня зовут к телефону? А не сказали вам кто?
Лакей не сморгнул:
— Нет, сэр, но просили передать, что очень срочно.
Джон сунул ему полсоверена и попросил через несколько минут вернуться к их столу и сказать, что Теннента вызвали домой по экстренному делу и он просит извинить его.
Потом поспешил одеться и выйти на улицу. Не уехала ли она уже?
Нет. Он узнал шофера Виолы. Тэннер прикоснулся к шляпе.
— Миссис Сэвернейк сейчас выйдет, — сказал ему Джон, вошел внутрь автомобиля и закрыл дверцу.
Черед минуту автомобиль двинулся к подъезду. Виола вошла.
Увидела Джона. В тот же миг его рука сжала ее руку. Она не вскрикнула, не сказала ничего. Наклонилась вперед, чтобы заслонить его, и пожелала спокойной ночи провожавшим ее Чипу и Туанете. Когда автомобиль помчался по набережной, Джон заключил в объятия свою подругу.
Виола прильнула к нему, шепча его имя, совсем обессиленная этой нежданной радостью после боли, причиненной его поведением там, в зале.
Глава XX
В начале лета Рендльшэм погиб во время несчастного случая с автомобилем. Новость эта к вечеру того же дня облетела все клубы Лондона.
День выдался такой знойный, что дышалось с трудом. Время от времени грохотал гром, но не было надежды на освежавшую грозу.
— Слыхали о бедняге Рене? — спросил кто-то Джона.
— Нет. А что? — Джон был занят чтением газеты и едва слушал то, что ему говорили.
Крик газетчика прорезал душную тишину:
— Гибель… пэра… в Бруклэндсе.
Джон обернулся к Вайнеру:
— Кто это убит?
— Рендльшэм. Он ехал один на своей машине и произошла катастрофа… Ужасная история! Для нее это порядочный удар… — Вайнер вдруг осекся, страшно покраснел и неуклюже отошел: он вспомнил, что о Кэролайн с Джоном говорить неудобно.
Смерть Рендльшэма была у всех на устах. Джон слышал со всех сторон разговоры об этом несчастье, о Кэролайн. Ему трудно было представить себе Кэролайн страдающей, неутешной.
Но он скоро забыл об этой истории — его собственные дела требовали неусыпного внимания. Он теперь соперничал с сыном Кэмоя Раттера. Они шли одинаково, трудно было решить, кто из них опередит другого.
Молодой Раттер был так же блестящ, как его отец, и обладал той же упрямой энергией. Он словно рожден был для политической деятельности. Его отец имел множество друзей среди сильных мира сего. Все они восхищались отцом и покровительствовали сыну.
Джону нравился Раттер, но он находил в нем некоторую долю актерства. Раттер всегда «играл» для галереи и наслаждался от души, если сознавал, что играет хорошо.
Мысль, что он может быть побежден Раттером, была для Джона просто нестерпима. Но он даже Виоле не заикался об этом. Виола знавала Раттера-отца, когда он был в зените своей славы, а она только начинала выезжать в свет.
Перед самым открытием парламента соперник Джона отпраздновал с большой помпой свою свадьбу с девушкой из очень знатного и уважаемого рода, давшего Англии целый ряд видных политических деятелей.
В день свадьбы Джон, бывший в числе гостей, встретился с Кэролайн Рендльшэм. Он думал о ней в этот день. Женитьба Раттера, замечание, брошенное кем-то, — все невольно возвращало мысли о Кэролайн. Хоть Джон и сердился на себя за это.
Он вышел из церкви святой Маргариты, где происходило венчание. Было очень жарко, и хотелось посидеть в тени, под сводами аббатства. Он присел на каменную скамью — и вдруг увидел Кэролайн. Она была вся в черном и, вместо обычной траурной шляпки, на ней был повязанный в виде чалмы по самые брови черный тюль. Кэролайн окликнула Джона. Он встал и пробормотал обычные фразы соболезнования. Ему была очень неприятна эта встреча и хотелось поскорее уйти.
— Простили вы меня? — спросила вдруг Кэролайн, с выражением ребенка, огорченного и жаждущего утешения.
— Да, конечно, — отвечал Джон неуверенно. — Я так сожалею о вашем несчастье… я…
