Рэйчел Гибсон - Прикоснись ко мне нежно (сборник)
Сердце Брины билось часто-часто. Она подалась вперед, прижимаясь грудью к его ладони, и поцеловала Томаса в щеку. Потом она сдвинула воротник куртки и оттянула вниз ворот свитера, касаясь губами его теплой шеи.
Томас чуть присел, подхватил девушку под бедра и приподнял ее, заставив обхватить ногами его талию. Сделав два широких шага, Томас преодолел расстояние до ближайшего дерева, прижимая Брину к себе, и его лицо вновь оказалось рядом с ее лицом. Его поцелуй был жарким и страстным, уже без нежностей и поддразниваний. Распахнув ее комбинезон, Томас положил руки на ее груди, сжимая их ладонями, лаская соски пальцами. Его язык проник в ее рот, его пах прижимался к ее промежности. Сквозь нейлон и синтетику Брина почувствовала его возбуждение и сильнее сжала бедра на его талии. Томас расставил ноги шире, целуя Брину в подбородок, в шею и не прикрытую бельем часть груди. Девушка выгнулась, прижимаясь спиной к коре дерева и запуская пальцы в волосы Томаса.
Кончик его языка скользнул вдоль верхнего края лифчика до застежки между грудями. Затем сомкнутыми губами он приник к проступавшему сквозь лифчик соску. Пальцы Брины вцепились в его волосы, когда он взял в рот ее маленький сосок, посасывая его сквозь ткань бюстгальтера.
Она понимала, что не должна позволять ему этого, что это неправильно. Но ощущения говорили обратное.
Брина посмотрела на затылок Томаса, а затем закрыла глаза, позволяя чувствам, которые он разбудил в ней, править ее телом. Она ощущала прикосновения его мягкого влажного языка сквозь шершавую ткань лифчика. Жар, окутавший тело Брины, заставлял ее поджимать пальцы ног, обутых в ботинки. Она гладила Томаса по волосам, спускалась руками к его шее и обратно, жадно касаясь его, но этого было недостаточно. Его бедра двигались, и она чувствовала его возбуждение через все слои одежды. И этого тоже было недостаточно. Брина хотела его, всего без остатка, но зимняя одежда мешала им.
Еще один стон вырвался из груди Томаса, и он крепче схватил девушку за бедра, придерживая ее. Он поднял голову, и Брина посмотрела ему в лицо, на его влажные губы, на горящую в его синих глазах неутоленную жажду. Холодный воздух остудил жар его губ, наконец приводя девушку в чувство.
Она опустила ноги на землю. С каждой секундой страсть в глазах Томаса утихала, до тех пор, пока он не стал выглядеть таким же потрясенным, как и Брина. Она открыла рот, но тут же закрыла его, не зная, что сказать.
Томас, похоже, чувствовал себя точно так же. Не говоря ни слова, он взялся за застежку змейки и потянул ее вверх, застегивая комбинезон Брины, затем обернулся и поднял с земли ее перчатки.
– Уже поздно, – наконец сказал он. Его голос показался Брине напряженным.
– Да, – ответила она, хотя оба они знали, что до захода солнца оставалось еще несколько часов.
Брина взяла у него свои перчатки и надела их.
На обратном пути к машине они почти не говорили, произнося лишь ничего не значащие слова и делая долгие, неловкие паузы. Оба думали о своем, и лишь хруст снега под ногами нарушал тишину.
В первый раз с тех пор, как Томас расстегнул ее комбинезон, Брина почувствовала, что краснеет. Она не испытывала смущения, когда его губы и руки касались ее, но смутилась сейчас. «Неужели, – думала она, – он считает, будто со мной такое происходит постоянно?»
Обычно Брина позволяла страсти взять над ней верх, только когда влюблялась. Мама говорила ей, что тело священно. Что это храм. Учась в колледже, Брина решила, что ее мать была слишком консервативна, и отбросила весь этот священнохрамовый концепт в пользу более современного подхода: потрахались и разбежались. Она какое-то время встречалась с мужчиной, потом обнаруживала в нем что-то, что ей не нравилось – вроде грязного белья, оставленного в ее комнате, или нечищеных ногтей, – и бросала его.
Теперь Брина стала старше и мудрее. Она вернулась к идеалам матери и была очень разборчива в том, что касалось людей, получавших доступ к ее телу. Человек должен был иметь значение для нее, и обычно проходило некоторое время, прежде чем случалась интимная близость.
Так было до сегодняшнего дня.
Сегодня все было иначе. Все перевернулось с ног на голову и вывернулось наизнанку. Ничто не имело смысла, и Брина не знала, что и думать. Она хотела бы иметь ответы на все вопросы, которые роились сейчас у нее в голове. Она была частным сыщиком, и находить ответы было ее работой. Только на этот раз речь шла о ее частной жизни и она не могла представить, с чего ей следует начать.
Томас помог Брине перебраться через ворота, но на этот раз обошлось без длительных прикосновений. Он открыл перед ней дверь со стороны пассажирского сиденья, и она забралась в автомобиль, отряхнув с ботинок снег. Все больше и больше было заметно неловкое молчание между двумя людьми, которые еще пятнадцать минут назад даже не пытались сдерживаться. Дружеская симпатия, которой Брина наслаждалась последние несколько часов, исчезла без следа.
– Думаю, вечером пойдет снег. – На обратном пути в отель Томас наконец нарушил молчание.
– О да, – отозвалась Брина.
«Интересно, о чем он сейчас думает?» – размышляла она, но солнцезащитные очки вновь мешали разглядеть его глаза.
Опять повисла тишина, пока они не добрались до отеля и не въехали на парковку. Когда Томас заговорил, то произнес совсем не то, что Брина хотела услышать.
– Прости, я увлекся. Обычно я не хожу по округе, прижимая женщин к деревьям, – сказал он, глядя в лобовое стекло.
– Я тоже. М-м… в смысле, не прижимаюсь. – Брина на секунду задумалась. – Может, это произошло потому, что мы с тобой давно знаем друг друга?
– Но это не так. – Томас наконец повернулся к Брине, однако его лицо не выдавало его чувств. – Мы совсем друг друга не знаем.
Брина вглядывалась в его ничего не выражающее лицо и думала о том, что он, наверное, прав. Это был не тот Томас, которого она знала. Едва она начала думать, что знает его, как поняла, что не знает о нем вообще ничего. Теперь – нет. «И очень жаль», – сказала она себе с тяжелым сердцем.
– Пока, Томас, – произнесла Брина, выходя из джипа.
Через солнцезащитные очки Томас смотрел, как Брина входит в отель сквозь вращающуюся дверь, затем припарковал машину, заглушил двигатель и закрыл глаза.
Что, черт возьми, произошло? Он не мог поверить в то, что прижал Брину к дереву и зарылся лицом в ее груди. Она была не права: это произошло вовсе не потому, что он хорошо знал ее. Десять лет назад он всегда мог остановиться. Это было что-то другое. Что-то, в чем он не хотел признаваться самому себе.
Томас потерял контроль над собой. Он не хотел думать о том, что могло бы произойти, если бы на дворе было лето и, чтобы раздеть Брину, ему нужно было лишь задрать ее юбку и сорвать с нее трусики. Тогда бы он не смог остановиться. Он занялся бы с ней любовью прямо у дерева, у которого они играли, когда были детьми. Он потерял бы голову в объятиях Брины Макконнелл.
