Фэй Уэлдон - Жизнь и любовь дьяволицы
Прошло девять месяцев, прежде чем Руфь смогла сделать первый шаг. Мистер Чингиз хотел выждать и к рукам приступить месяца через три, но она настояла на безотлагательном продолжении. Вся эта тягомотина, сказала она, порядком ей надоела.
Кое в чем она все-таки уступила и, выздоравливая, изучила французский, латынь и еще индонезийский. Она прошла курс истории мировой литературы и эстетики. То есть успела сделать массу полезных вещей — другие его пациенты часто обещали заняться тем же, когда им придется соблюдать постельный режим, но почти у всех дальше обещаний дело не шло. Кроме того, она стала виновницей одного несостоявшегося самоубийства: молоденькая сестричка-практикантка, заметив, что ее приятель-доктор надо и не надо торчит в Руфиной палате, пыталась покончить с собой.
Руфь получила из дома письмо с черной траурной каймой. Письмо было от Гарсиа. На этот раз она не плакала: она улыбалась.
— Моя подруга умерла, — возвестила она. — Да здравствует моя подруга!
Она полетела домой, чтобы присутствовать на похоронах; передвигалась она пока в основном сидя в инвалидном кресле на колесах, но каждый день делала на шаг-другой больше, чем накануне, и такими же темпами разрабатывала руки. Она потеряла чувствительность в двух пальцах на руках, и шрамы на ногах и плечах были еще заметны. Но стояла зима, и это ее не тревожило. Впрочем, при ее богатстве она могла позволить себе ездить по миру вслед за зимой, если бы ей вздумалось. Размеры она теперь имела следующие: рост — метр шестьдесят восемь, объем груди — девяносто шесть, талия — шестьдесят четыре и бедра — девяносто четыре. Инъекции кортизона, проводимые по определенной схеме, придавали ее хорошенькому личику выражение детской наивности, исключавшее саму мысль о суровых жизненных испытаниях, а волосам — пышность и шелковистый блеск.
Руфь отправилась на похороны Мэри Фишер в черном шелке и брильянтах. Она прикатила в «роллс-ройсе», из машины не выходила и за церемонией наблюдала издали, через стекло. Кладбище было у моря — ветер оставлял на стеклах мелкие капельки брызг. Слова заупокойной молитвы, произносимые священником, ветром забивались ему обратно в глотку. Несколько старых друзей и былых собратьев по перу — жалкая горстка людей — смотрели на него во все глаза, силясь расслышать хоть слово. Старая миссис Фишер, любопытная бестия, подошла вплотную к машине Руфи — выяснить, кто да что, — и, щуря подслеповатые, слезящиеся глаза, покрутила рукой, жестом показывая, что просит опустить стекло. Руфь опустила — простым нажатием кнопки.
— Я уж было подумала, что это она, — сказала старая миссис Фишер. — Очень даже в ее духе — прислать свой собственный призрак на свои же похороны! Вот ведь сучонка непутевая! Ну, да что теперь говорить, все мы из грязи вышли, в грязь и обратимся. Однако я-таки ее пережила! Знала, знала я, что так и будет. — И она, сгорбившись, поплелась навстречу ветру, к могиле дочери, и там, как показалось Руфи, заплакала.
Николы и Энди на похоронах не было. Они ведь с ней не одна плоть и кровь. И разве не Мэри Фишер лишила их отчего дома, отца-матери? А этого ни за какие деньги не купишь — хоть Мэри Фишер не скупилась, — и забыть и простить этого тоже нельзя.
А вот Боббо там был — в сопровождении конвоиров. Но без наручников, поскольку эта мера предосторожности явно не требовалась. Веки у него набрякли, волосы поседели. Он шел как во сне, словно не сознавая, что значит эта открытая могила и вообще что к чему. Он увидел Руфь, которая стояла, опершись на руку своего шофера.
— Кто вы? — спросил он.
— Твоя жена, — сказала она и распахнула навстречу ему свои молодые пленительные глаза и улыбнулась своей новой нежной улыбкой.
— Моя жена умерла, очень давно, — сказал он.
Он хотел идти дальше и уже отвернулся, но конвоиры были начеку: они взяли подозрительно оживившегося арестанта с двух сторон под локотки, и ему ничего другого не оставалось, как взглянуть на нее еще раз.
— Вы моя жена, — сказал он. — Простите. Что-то у меня с памятью, все забываю. Но мне кажется, была еще какая-то Мэри Фишер. Это случайно не вы?
— Мы здесь на похоронах Мэри Фишер, — объяснил ему один из конвоиров, терпеливо, точно ребенку. — Какая ж это Мэри Фишер?
Они извинились перед Руфью и увели теперь уже окончательно расстроенного арестанта прочь от нее. Они, не сговариваясь, подумали, что врачам надо бы применять к нему какие-то более сильные способы успокоения. Пока что его лечили от депрессии методом электрошока.
Боббо был рад, что его уводят. Внешний мир на каждом шагу подсовывал ему какое-нибудь видение, которое, дрожа и мерцая, тут же исчезало и становилось частью кошмарного бреда, а потом с той же легкостью возвращалось вновь. Тюрьма — это, по крайней мере, что-то реальное. И безопасное.
Руфь наняла хороших адвокатов, и они энергично взялись вызволять Боббо из тюрьмы. У нее мелькнула мысль возместить «присвоенные» им деньги, но затем она передумала. В совете, ведавшем освобождением под залог, ныне сидели мирные, благожелательно настроенные люди; их так же мало интересовали деньги, как саму Руфь — абстрактная добродетель. Боббо и так скоро будет на свободе.
Она наняла архитекторов и строителей, каменщиков, плотников, маляров и сантехников для работы в Высокой Башне. Инженеры-строители, укрепляя скалу, попутно сумели подправить контур бухты — таким образом, чтобы мощь прибоя не была обращена прямо на башню. Вечерние чаепития будут отныне протекать не столь драматично, зато абсолютно безопасно для жизни. Она наняла садовника-дизайнера и еще несколько подручных в помощь ему, чтобы они возродили былую красоту участка земли вокруг башни. Всем она щедро платила. Парадный вход восстановили — архитектор выискал где-то массивную церковную дверь, которая отлично подошла по размерам и по стилю. Ей удалось разыскать и вернуть назад двух доберманов — оба пса были по ее указанию кастрированы. Почтенный возраст животных тоже сказывался: собаки стали вести себя гораздо солиднее. Она написала Гарсиа и попросила его обдумать предложение вернуться на службу в Высокую Башню.
Гарсиа не замедлил с ответом и сообщил, что принимает предложение мисс Хантер. Однако он был намерен прибыть один, без семьи — жена с ребенком останутся в Испании присматривать за его престарелой матушкой.
Руфь вернулась в клинику «Гермиона», чтобы пройти курс физиотерапии и подкорректировать кое-какие косметические мелочи: вросший ноготь на ноге; лопнувшие сосудики на щеках, которые надо было повторно обработать лазером; наконец, родинки на лице, настойчиво желавшие появиться вновь.