Элис Хоффман - Практическая магия
Фрэнсис подходит к крыльцу и выносит окончательное суждение о доме своей племянницы.
— Хоть в современном стиле, а очень славный, — объявляет она.
Салли ощущает прилив гордости. Большего комплимента получить от тетушки Фрэнсис невозможно — это признание, что Салли действительно справилась со всем сама, и справилась на отлично. Салли сейчас дорого любое доброе слово, любой поступок; они сейчас как нельзя более кстати. Всю эту ночь она не спала, потому что стоило ей сомкнуть глаза, и перед ними явственно вставал Гэри — то за кухонным столом, то в мягком кресле, то здесь же, рядом с нею, в постели. Как будто пленка прокручивается у нее в голове, безостановочно, одна и та же. Вот и теперь — она нагибается взять тетушкин чемодан, а в это время к ней прикасается Гэри Халлет, она чувствует на себе его руки. Салли пытается поднять эту часть привезенного тетушками багажа и не без оторопи убеждается, что в одиночку ей это не под силу. Внутри чемодана что-то громыхает — то ли связки бус, то ли кирпичи, а может быть, даже кости.
— Кое-что для проблемы на заднем дворе, — объясняет тетушка Фрэнсис.
— А-а, — говорит Салли.
Подходит тетушка Джет и берет Салли под руку. В то лето, когда Джет исполнилось шестнадцать, двое ребят из-за любви покончили с собой. Один привязал к лодыжкам по железному пруту и утопился. Другой бросился за городом под поезд, что отходит в 10.02 на Бостон. Тетя Джет была самой красивой из всех женщин в семействе Оуэнс и об их несчастной любви даже не подозревала. Она отдавала предпочтение кошкам, а не людям, и неизменно отвергала всех влюбленных. Единственным, кого она полюбила за всю жизнь, был тот юноша, сраженный молнией, когда вместе с братом понесся через городской пустырь, щеголяя своей смелостью и отвагой. Бывает, им обеим, Джет и Фрэнсис, одновременно слышится поздней ночью смех этих юношей, которые бегут под дождем и на всем бегу как подкошенные падают в темноту. Голоса у них молодые, задорные, — точно такие, как в то мгновение, когда их убило наповал.
Тетушка Джет в последнее время вынуждена ходить, опираясь на черную палку, украшенную резной вороновой головой; ее скрутил артрит, однако никто не слышал от нее жалоб, каково ей с больной спиной расшнуровывать ботинки в конце дня. По утрам она умывается с черным мылом, которое они с Фрэнсис варят дважды в году, и кожа у нее такая, что позавидуешь. Она прилежно копается в саду и знает латинское название каждой травки, какая там растет. И все же дня не проходит, чтобы она не вспомнила юношу, которого любила. И нет минуты, чтобы не пожалела, что время не повернешь назад и ей не возвратиться к молодому человеку, с которым она когда-то целовалась.
— Я так рада, что мы приехали! — объявляет тетушка Джет.
Салли улыбается, светло и печально:
— Давно вас нужно было пригласить. Я просто думала, вы не захотите.
— Это тебе наука, что никогда нельзя судить о человеке наугад, — назидательно говорит племяннице Фрэнсис. - Для того и существует язык. Иначе обнюхивать бы нам друг друга по-собачьи, выясняя, что и как.
— И то верно, — соглашается Салли.
Чемоданы заносят в дом, что оказывается нелегкой работенкой. Антония и Кайли с криками «Раз-два, взяли!» выполняют ее сообща под бдительным надзором тетушек. Джиллиан, выжидая у окна, колеблется, не улизнуть ли ей через заднюю дверь, избавясь от необходимости выслушивать критические замечания тетушек о том, как она искорежила себе жизнь. Однако, когда Кайли с Антонией вводят тетушек, Джиллиан, наэлектризованная до кончиков своих светлых волос, продолжает стоять где стояла.
Кое с кем происходят перемены, после которых нет возврата к тому, что было. С бабочками, например, или с женщинами, которые слишком часто влюблялись не в того, кого надо. Тетушки цокают языком при виде взрослой женщины, которую пестовали девчушкой. Они, быть может, не всегда кормили ее обедом вовремя и не следили, чтобы чистое белье было сложено в комоде аккуратными стопками, но главное — они были. Это у них искала утешения Джиллиан в тот первый год, когда ее в детском саду таскали за волосы и дразнили ведьмой. Салли она никогда не рассказывала, как ей там плохо, как ее травят, а ведь было-то ей всего три годика! Но уже тогда она знала, что в этом признаваться неловко. Что надо крепиться и молчать.
Каждый день, возвращаясь домой, Джиллиан уверяла Салли, что день прошел прекрасно — она играла в кубики, рисовала красками, кормила кролика, который грустно глядел на детей из клетки возле шкафа для верхней одежды. Но тетушек, которые приходили забирать ее из сада, ей было не провести. Голова у нее к концу дня была всклокочена, лицо и руки исцарапаны в кровь. Тетушки уговаривали ее держаться особняком — читать книжки, играть в игрушки одной, а если кто-нибудь обидит или заденет — пойти сказать воспитательнице. Но Джиллиан тогда уже верила, что заслуживает такого ужасного обращения, и не бежала ябедничать к воспитательнице. Старалась как могла таить обиды в себе.
Тетушкам, впрочем, не составляло труда догадаться, как обстоят дела — по тому, как горестно сутулилась Джиллиан, когда натягивала на себя свитер, с каким трудом она засыпала. Со временем большинству детей надоело приставать к Джиллиан, но кое-кто из мучителей не унимался, шипя ей «Ведьма!» всякий раз, как она оказывалась рядом, захватывая пук ее волос и дергая что есть мочи, нарочно проливая виноградный сок на ее новые туфельки, — так продолжалось вплоть до рождественского утренника.
На утренник явились в полном составе родители, неся с собой домашнее печенье, или пирожные, или же крюшонницы с рождественским яичным ликером, сдобренным мускатным орехом. Тетушки, надев свои черные пальто, пришли последними. Джиллиан надеялась, что они не забудут взять с собой коробку печенья с шоколадной крошкой или готовый торт из магазина, однако мысль о сладостях занимала тетушек меньше всего. Они направились прямым ходом к самым злостным озорникам: мальчишкам, любителям дергать за волосы; девчонкам, любительницам давать обидные прозвища. Тетушкам не было надобности прибегать к заклятьям, волшебным снадобьям или угрозам наслать на обидчиков страшную кару. Они просто остановились возле стола с угощением, и в тот же миг у каждого из тех ребят, которые истязали Джиллиан, немедленно схватило живот. Дети кинулись к родителям и стали проситься домой, а после не один день отлеживались, дрожа под шерстяными одеялами, одолеваемые тошнотой и раскаянием, отчего лица у них приобрели зеленоватый оттенок, а от кожи пошел кисловатый запашок — верный спутник нечистой совести.
После рождественского утренника тетушки привели Джиллиан домой и усадили на диван в гостиной — вельветовый, на деревянных ножках в виде львиных лап с острыми когтями, которых Джиллиан боялась как огня. Тетушки говорили ей, что брань на вороту не виснет и глупо принимать ее близко к сердцу. Джиллиан хоть и слушала их, но мало что слышала. Она придавала слишком большое значение тому, что думают другие, и недостаточно ценила собственное мнение. Тетушки всегда знали, что Джиллиан трудно бывает защитить себя без посторонней помощи. Сейчас их серые глаза глядят на нее ясно и зорко. От них не укроются морщинки на ее лице, которых кто-нибудь другой не заметит; они увидят, сколько ей довелось пережить.
