Сладкая месть под Рождество - Элизабет Морган
Я знаю.
Знаю, что все кончено. Вижу по его взгляду, по его боли и растерянности. Я чувствую это в его прикосновении, когда он сильнее сжимает руку на моей талии. Как будто мир надо мной издевается и использует это прикосновение, чтобы я сама ощутила, как ужасно поступила.
– Я…
Хочу сказать «нет». Хочу начать все отрицать. Хочу сказать ему, что Ричард сумасшедший и ревнивый грубиян и нам нужно поговорить обо всем позже, когда я смогу рассказать всю историю целиком без свидетелей.
Но он заслуживает большего.
Дэмиен заслуживает все, чего угодно. И прежде всего правду.
– Да, – говорю я, встречаясь с ним взглядом.
Я мечтаю рассказать ему все прямо там.
Признаться, что все началось как шутка.
Как часть плана мести.
Как гребаная дурацкая игра.
Но все изменилось… И мы оба это знаем.
Я надеюсь, что он увидит все это в моих глазах. Надеюсь, что вспомнит, сколько раз я пыталась рассказать ему, но все время что-то мешало. И да, я должна была настоять на своем, но что вышло, то вышло.
А вышло так, что я влюбилась в него и не оправдала его доверия.
И мой гребаный дурацкий бывший все никак не заткнет свой тупой рот и не оставит меня наедине со страданиями.
– Конечно, она знала. Она встречалась со мной четыре года. И всегда мечтала попасть на эту вечеринку, ведь так, Эбби? Я вижу, твое желание наконец исполнилось, – говорит Ричард так, будто он вообще допущен в этот очень личный разговор. – Но, черт, все равно разоделась как шлюха, да? Боже, неужели я так тебя ничему не научил?
Кажется, меня сейчас стошнит. В голове разом пробудились воспоминания обо всем том дерьме, которое он годами мне втирал, и о моей самооценке, которую он втоптал в грязь.
Зачем я надела это платье?
– Научил ее? – переспрашивает Дэмиен, и его пальцы впиваются в мое бедро.
Наверное, в реальности мне было бы больно, но сейчас я нахожусь в каком-то кошмарном сне, и его прикосновение – единственное, что удерживает меня в сознании. И если это последнее прикосновение Дэмиена ко мне, я хочу, чтобы оно оставило синяки на коже.
– А она тебе не рассказывала? Я же несколько лет пытался сделать из нее хорошую жену. Учил ее прилично одеваться, быть скромной и милой. Но нет. Она же просто не способна на это. Позорище. – Он окидывает меня взглядом с головы до ног. – Я бросил ее на Хэллоуин. Она собиралась прийти на праздничную вечеринку компании, разодетая как шлюха. – Он пожирает мои изгибы и открытые ноги жадным взглядом. – Прямо как сейчас.
– Хэллоуин, – говорит Дэмиен, и я знаю, о чем он думает.
Он продолжает складывать части этой картины. Вспоминает мой профиль, созданный в тот вечер, и свое приглашение.
– Дэмиен, пожалуйста, позволь мне…
– Боже, вот это да… – говорит Ричард, пьяно усмехаясь. – Ты не знал. Боже, да вам нет равных, сэр. Не смог даже распознать шлюху, разодетую, чтобы впечатлить тебя.
Он поворачивается ко мне, и его взгляд полон яда.
– Ты думала, что можешь выиграть? Думала, можешь победить меня? – спрашивает он, как будто является каким-то чемпионом в игре, в которой мы все проигрываем. – Какая же ты жалкая, Эбби. Ты всегда такой была. Неудачница, которая все никак не может повзрослеть. Ты никогда не была достойна того, чтобы я тратил на тебя свое время.
Внутри меня переключается тумблер.
Я теряю связь с реальностью и всякие представления о приличиях. Забываю, что мы находимся в роскошной фешенебельной комнате, а вокруг нас самые влиятельные люди Нью-Йорка.
Забываю, что стою рядом с Дэмиеном, что мне нужно наплевать на Ричарда и попытаться спасти хоть что-то.
Вместо этого я обретаю себя.
Я нахожу последний кусочек того пазла, который собирала на протяжении двух месяцев.
Я была целой, когда встретила Ричарда.
Прекрасной в своем несовершенстве. Я находилась в гармонии со своими мечтами и надеждами, воплощавшими мою жизнь до нашей встречи.
Ричард увидел эту красоту, но решил, что голубое небо какого-то неправильного оттенка. И попросил меня исправить это.
И я стала исправлять.
Потом ему показалось, что деревья не того сорта, и он стал заклеивать их вырезками из журналов, чтобы видеть только то, что ему нужно.
И я позволила ему.
После он взял ножницы и стал кромсать, отправляя в мусорку ненужные ему куски. И в конце концов скомкал все, как неудачный проект, и выбросил.
Он выбросил меня.
А я два месяца искала те потерянные части себя, склеивала их скотчем, ночными попойками со своими подругами, перекрашиванием волос, горячим шоколадом, выпитым под снегопадом, походом на «Роккетс» с сестрой и сумбурным планом по возвращению себя себе.
Мне казалось, что все кусочки уже на месте, что я нашла все обрывки и вновь стала целой, пусть и со шрамами, вмятинами и следами слез.
Но Ричард припас кусочек для себя. Оставил, как трофей.
И сейчас, стоя рядом с ним в этой комнате, я возвращаю его себе.
Мне начинает казаться, что все это время я старалась не столько ради мести, сколько ради этой последней части.
Я открываю рот и даже не пытаюсь остановить поток слов:
– Знаешь что? Катись к черту, Ричард! Ты прав. Я все это сделала, чтобы тебе было хреново. Ты меня уничтожил. Я несколько лет ждала, когда ты станешь воспринимать меня всерьез. Несколько лет своей жизни делала то, что хочешь ты, а тебе вообще было плевать. Сколько ночей я не смыкала глаз, чтобы у тебя всегда под рукой была еда и кофе, когда ты работал над крупными делами. Сколько ночей я ждала, когда ты вернешься домой после тусовок с друзьями, на которых ты наверняка трахал других женщин. Я воспринимала как гребаные советы все твои двусмысленные комментарии. Думала, что ты даешь мне подсказки о том, что я должна сделать, чтобы ты всерьез относился ко мне. Чтобы, черт побери, полюбил меня. Похудей. Одевайся по-другому. Накачайся ботоксом. Говори тише. Покрась волосы. Я ущемляла себя ради тебя. Думала, если буду себя ограничивать, ты дашь мне еще больше.
Я отшагиваю от Дэмиена, подходя ближе к Ричарду.
Какая-то ниточка обрывается, когда я выпускаю наружу новую версию себя. И я чувствую невероятную свободу.
Этой последней ниточки, которой Ричард привязывал меня к себе и удерживал столько лет, больше нет.
Я свободна. Я снова целая.
Возможно, это все и было лишь для того, чтобы освободить меня.
– Но ты никогда не давал
