Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга
— Я с ней ничего не делала, — отвечаю спустя пару минут, — разве что, заставила нашу принцессу оттачивать навык. Мы же не хотим опозориться, дорогой, — я снова заливаюсь смехом. Двое мужчин стояли у входа. Контролировали окрестности, чтобы нас никто не увидел здесь. Преимущество еще в том, что рядом был байкерский бар, и оттуда трезвыми не выходил практически никто. А заброшенный склад вовсе был никому не интересен.
— Она же твоя кровь и плоть! — возмутился мой муж, пока я продолжала играть со спичечным коробком, игнорируя его нравоучения. — Ладно — я, — фыркает, — но она-то здесь причем?
— Причем? — снова замираю, и, сощурив свой взгляд, направилась к мужчине. — А при том, что стала мной! — завопила, вновь ударяя мужа. Я наслаждалась тем, когда била его. Словно очищала себя, хотя физического урона практически не было для Авраама. Что моя женская сила? Ничто, по сравнению с местью, на которую мы способны.
— Ты превратилась в змею и психичку, — выплевывает предложение, осуждает. Как обычно. Я ухмыляюсь. Потом удаляюсь к ребятам.
— Мальчики, — ласково зову их, и те, как щенки, тут же бегут к своей мамочке. — Мне нужна музыка. Поставьте любимую классику моего мужа. Я исполню ему приват танец, — подмигиваю, и те, поняв мой замысел, поспешили исполнять приказ. — Вот видишь, — обернувшись к Аврааму, взмахиваю рукой на выход, — разве, они не чудо?! Почему же наша Оля не могла быть такой?
— Ты ответишь за свои поступки, Каролина, — грубо выдыхает Авраам, разминая свои затекшие плечи. — Я уверен, Леонид уже все знает, и просто так не оставит тебя безнаказанной.
Я отмахнулась от него, засмеявшись.
— Ну, вот что он мне сделает? — удивленно смотрю на него, потом цыкаю: — засадит в психушку? Да я тут же из нее выйду. Это никогда не было для меня проблемой, дорогой. Иначе, мои родители уже давно бы воспользовались этой возможностью. Понимаешь, — я выдыхаю, собравшись с мыслью, — я научилась быть нормальной. Научилась выживать в этом гребаном мире, где меня не видят. Я стала гораздо сильнее себя в прошлом, — выпрямив плечи, стала похаживать туда-сюда. — Этот грим на мне не просто так, — указываю на свое лицо, где глаза выделены черной подводкой и серыми тенями, а овал весь в белой пудре, и, конечно, алый цвет помады, словно символ крови, и моего мщения всем, кто когда-то стал моей болью.
— Ты рано радуешься, — ухмыляется Авраам. — Я всегда знал, что ты, дрянь, крутила шашни с Владимиром. Просто перестал на это обращать внимание. Все твои трогательные письма к нему, были у меня.
Я замерла, ведь ни одного ответа от Островского-старшего так и не получила. Значит мой муж их скрывал. От злости, была готова прямо сейчас привести свой план в действие, но условность с Марком меня останавливала.
— Как ты посмел?! — взревела, и опять замахнулась на мужа, только теперь кулаком. Костяшки моих пальцев хрустнули, и, кажется, я выбила себе один из них. Он засмеялся, видя, как я стала корчиться от боли и реветь.
— Смел. Потому что ты была моей женой, — в упор глядит на меня, обнажая улыбкой зубы. — И ты была нужна мне, Каролина, — продолжает. — Я до последнего надеялся, что ты разглядишь во мне любовь к тебе. Да только она не нужна никому из нас. Но наша дочь удерживала меня от той участи, которую я готовил для тебя.
— Ты переломал мне ноги! — закричала, едва дыша носом. — Ты разрушил мою мечту, стать всеми любимой!
— Вот! — воскликнул он, чуть привстав на стуле. — Вот, чего тебе не хватает до сих пор, Каролина. И плевала ты на всю любовь, которую тебе дарили твои родные, и даже любовник. Владимир слабак, но понимал прекрасно, что ты не станешь только его. Потому Зоя для него, как спасительный плот.
— Это неправда! Он ее не любил, а вот меня!
— Да, раскрой же ты свои глаза, сука! — засмеялся мой муж, и я мгновенно замолчала. — Ты сломала жизнь нашему ребенку. Где моя дочь?! Отвечай!!! Что ты с ней сделала?
— Да все с ней нормально, — отмахнулась от него, фыркая. Я выпрямилась, тряхнув рукой. Вроде боль отступила, и я с легкостью сгибаю пальцы. Авраам замолк, ожидая от меня подробного ответа. — Психиатричка сумела отыскать ее в таких дебрях, — усмехаюсь, до сих пор находясь под впечатлением от поступка жены Островского. — И, кстати, отчего же твой зять тебе не сообщил о нашей девочке? — с усмешкой уставилась на него, пока до Авраама доходил смысл сказанного.
— Не лги, — рычит, потом пытается вырваться из крепких цепей. — Она твоя дочь! За что ты с ней так!?
— Угомонись! — меня начинает утомлять разговор с мужем. — Признай, ты всегда чувствовал, что я не хотела от тебя детей, но заставил меня пожертвовать своим телом! Ты намеренно воспользовался мной!
— Ты совсем с катушек сошла, — заключает, качая головой. — Ты легла под меня, — напоминает истину, от которой старалась отмахнуться, — хотела сделать Островскому больно. Заставила меня полюбить тебя, притворяясь идеальной. И я поверил тебе, дрянь! Разве я мало тебе дал?
— Нет, не мало, — ехидно улыбаюсь, — даже много, ублюдок! — тут уже заорала. Вдох и выдох. Стараюсь обуздать в себе порыв, который рвет мои внутренности на части. Месть прекрасна в своем проявлении, но тот танец, который я приготовила Аврааму — это финальная часть. Как вишенка на торте. — Я не ложилась под тебя, дорогой, — ухмыляюсь, — а просто взяла то, что посчитала нужным.
— Сука! Где наша дочь? — завопил мужчина, все его тело сотрясалось от перенапряжения.
Наконец, охрана принесла то, о чем попросила. Мило улыбнувшись, я велела выйти из помещения. Уединение. Только оно раскроет мой истинный порыв. Не обращая никакого внимания на своего мужа, подготовила все необходимое: надела пачку, пуанты. Да, мои ноги болят, и практически не держат элементы, но я покажу ему, что способна даже сейчас выстоять на них и не упасть. Включаю музыку, и стены склада мгновенно подхватили классические ритмы льющихся нот из колонок, распространяя странное эхо, словно мы оказались запертые в бункере на сотни метров под землей.
— Оля с Леонидом, — просто отвечаю, даже не смотрю на Авраама, но тот не верит моим словам и качает головой. — Это правда, — тихо продолжаю. — И, кстати, наша девочка превратилась в убийцу, — оскаливаюсь, донося смысл слов до мужа. Мужчина дернулся и зарычал, испуская потоки непристойных слов. — Завалила Диану, когда я, собственно, послала ее доставить мне сюда. Но, увы и ах, — вздыхаю, и теперь, полностью приготовившись, я поворачиваюсь к нему лицом. Принимаю первое положение, и начинаю выполнять ряд элементов. Авраам отвернулся, не желая смотреть на мой корявый танец, но я делаю все, чтобы он это узрел. Знал, как мне плохо и больно, быть сломленной не только духом, но и телом в буквальном смысле. Я танцевала, словно погрузилась в свой безумный мир, и, кажется, стала обретать легкость. Вспоминала все видео записи, на которых была моя дочь. В гордом одиночестве и беспрерывно танцующая по среди зала, где нет ни зеркал, ни зрителей. Только камера видеонаблюдения. Вот, теперь она должна была понять, я чувствовала себя так же. Одинокой. Брошенной, и ненужной никому. Я стала призраком своей роли. Осталась без зрителей и их безумных аплодисментов. Без их любви и поддержки. Абсолютно одна. Забыта. Потеряна. Хотела ли я причинить страдания своей дочери? Может и нет, но видя ее молодую — словно это я, только перемещенная во времени. Это был способ наказать всех, кто загнал меня в клетку, и не давал воздуха. Хотела прежде всего наказать Авраама, за то, что перестал видеть во мне совершенство.
— Хватит! — не выдержав мои мучения, когда я танцевала, Авраам закричал во все горло. — Прекрати этот ужас! Я не понимаю, чего ты добиваешься?
— А вот наша девочка наверняка поняла, дорогой, — запыхавшись, все-таки останавливаюсь, падая на бетонный пол. Дышу слишком надрывисто, почти задыхаюсь. Но чертовщина, что творилась во мне при исполнении, будто вот он конец — я обернулась в черную лебедь и была готова взмахнуть своими крыльями, чтобы муж узрел этот сильный образ. Я поднимаю устало свою голову и смотрю в упор на мужчину: — ну, что скажешь, теперь достаточно профессионально для тебя? А?
