Дженни Хан - P.S. Я все еще люблю тебя

Моя голова резко поднимается.

– Я бы никогда не купила магазинный торт для этого.

– Я пошутил, Кави. Твой – карамельный. Это сразу видно по тому, как необычно ты покрыла его глазурью. – Он замолкает и засовывает руки в карманы. – Итак, просто чтобы ты знала, я ездил с Джен в дом престарелых не для того, чтобы помочь ей тебя выбить.

Я пожимаю плечами.

– Откуда мне знать, может быть, ты уже написал ей и сообщил, что я здесь, так что.

– Я же говорил, что мне плевать на эту игру. Я считаю ее тупой.

– Ну, а я – нет. Я все еще планирую выиграть. – Я ставлю следующую песню для пирожного шествия, и все дети бегут занимать места. – Так вы с Женевьевой снова вместе?

Он испускает грубый звук.

– Какое тебе до этого дело?

Я снова пожимаю плечами.

– Я знала, что рано или поздно ты к ней вернешься.

Питер испытывает боль от моих слов. Он поворачивается, будто собирается уйти, но затем останавливается. Потирая затылок, он говорит:

– Ты так и не ответила на мой вопрос о Макларене. Это было свидание?

– Какое тебе до этого дело?

Его ноздри раздуваются.

– Мне есть до этого гребаное дело, потому что всего несколько недель назад ты была моей девушкой. Я даже не помню, почему мы расстались.

– Если ты не помнишь, тогда я не знаю, что тебе сказать.

– Просто скажи правду. Не дури меня. – Его голос срывается на слове «дури». В любое другое время мы бы посмеялись над ним. Жаль, что теперь это невозможно. – Что происходит между тобой и Маклареном? 

В моем горле образуется ком, из-за которого внезапно становится трудно говорить.

– Ничего. – Всего лишь поцелуй. – Мы друзья. Он помогает мне с игрой.

– Как удобно. Сначала он пишет тебе письма, теперь возит по всему городу и тусуется с тобой в доме престарелых.

– Ты говорил, что тебя не волновали письма.

– Ну, полагаю, волновали.

– Тогда, может быть, надо было так и сказать, – Китти смотрит на нас, ее лоб хмурится. – Не хочу больше об этом говорить. Я здесь, чтобы работать.

Питер пристально разглядывает меня.

– Ты с ним целовалась?

Сказать правду? Нужно ли?

– Да. Один раз.

Он моргает.

– То есть, ты хочешь сказать, что с тех пор, как началась эта дурацкая игра – и даже раньше  – я жил жизнью холостяка, а сама ты тем временем заигрывала с Маклареном?

– Мы расстались, Питер. В то же время, когда мы фактически были вместе, ты был с Женевьевой…

Он запрокидывает голову и кричит:

– Я ее не целовал! – Некоторые взрослые поворачиваются и глядят на нас.

– Она была в твоих объятиях, – кричу я шепотом. – Ты обнимал ее!

– Я ее утешал. Боже! Она плакала! Я же тебе говорил! Ты сделала это, чтобы отомстить мне? – Питеру хочется, чтобы я ответила «да». Он хочет, чтобы все дело было в нем. Но я не думала о Питере, когда целовала Джона. Я его целовала, потому что хотела.

– Нет.

Мышцы на его челюсти подергиваются.

– Когда мы расстались, ты сказала, что хочешь быть чьей-то девушкой номер один, но посмотри на себя. Ты не хочешь, чтобы рядом был парень номер один. – Он жестом грубо показывает на стол с тортами. – Ты хочешь и тортик сохранить, и скушать его.

Его слова жалят так, как он этого и хотел.

– Я ненавижу эту поговорку. Что она вообще означает? Конечно же, я и торт хочу иметь и съесть его – а иначе, какой смысл иметь торт?

Он хмурится, глядя на меня.

– Я не об этом говорю, и ты это знаешь.

Потом песня заканчивается, и дети подходят за своими тортами. Китти с Оуэном тоже.

– Пойдем, – говорит Оуэн Питеру. У него в руках мой карамельный торт.

Питер поглядывает на него, а затем снова на меня, его взгляд жесткий.

– Я не хочу этот торт.

– Но именно его ты велел мне взять!

– Ну, больше я его не хочу. Поставь его обратно, и возьми вон тот Фанфетти в конце.

– Ты не можешь его взять, – говорит ему Китти. – Пирожное шествиеработает не так. Можно брать только торт с цифрой, на которую ты встал.

Челюсть Питера в шоке отпадает.

– Да брось, малышка.

Китти пододвигается ближе ко мне.

– Нет.  

После того, как Питер с братом уходят, я обнимаю Китти сзади. Все-таки она была на моей стороне. Девушки Сонг держатся вместе.

52

Китти захотела задержаться на ярмарке подольше, поэтому я еду домой одна, когда вдруг замечаю на дороге машину Женевьевы. И вот так получилось, что я следую за ней. Пришло время убрать эту девушку.   

Она по-прежнему бесстрашная. Ее машина со свистом проносится через светофоры так, что я несколько раз чуть не теряю ее. «Я не достаточно хороший водитель для этого», – хочется закричать мне на нее.

Наконец, мы оказываемся у офисного здания, где, как я помню, располагается офис ее отца. Она заходит внутрь, а я встаю на паркинге в том же ряду, но не слишком близко. Заглушаю двигатель и откидываю спинку сиденья, чтобы она не смогла меня увидеть.

Проходит десять минут, и ничего. Я даже не знаю, зачем она приехала в офис отца в выходные. Может, она помогает папиной секретарше? Возможно, придется застрять здесь на некоторое время. Но, если потребуется, я буду ждать вечность. Я выиграю, несмотря ни на что. Меня даже не волнует приз. Я просто хочу выиграть.

Я уже начинаю дремать, когда из здания выходят два человека – ее отец, в костюме и верблюжьем пальто, и девушка. Я пригибаюсь в кресле еще ниже. Сначала я думаю, что он с Женевьевой, но эта девушка выше. Я прищуриваюсь. И узнаю ее. Она училась на одном потоке с Марго; кажется, они вместе посещали «Клуб Ключа». Анна Хикс. Они выходят вместе на стоянку, он ведет ее к ее машине. Она роется в сумочке в поисках ключа. Он хватает ее за руку и поворачивает лицом к себе. И потом они целуются. Страстно. С языками. С руками повсюду.

О, мой Бог. Она же ровесница Марго. Ей всего восемнадцать. Отец Женевьевы целует ее так, как будто она взрослая женщина. Он ведь отец. А она – чья-то дочь.

Мне становится дурно. Как он мог так поступать с мамой Женевьевы? С Джен? Знает ли она? Это и есть та трудность, которую ей приходится переживать? Если бы мой папа сделал подобное, я бы никогда больше не могла смотреть на него прежними глазами. Я даже не знаю, смогла бы я смотреть на всю свою жизнь прежними глазами. Это было бы настоящим предательством, не только нашей семьи, но и себя самого, того, какой личностью он является. 

Мне не хочется больше ничего видеть. Я не поднимаю голову, пока они оба не уезжают со стоянки, и как раз собираюсь завести машину, когда выходит Женевьева, ее руки скрещены на груди, плечи опущены.