Мириам Рафтери - По вине Аполлона
— Просто… запыхалась, — удалось мне выговорить.
Обернувшись, мы посмотрели на языки пламени, пляшущие на фоне предрассветного неба на вершине Ноб-Хилл. На наших глазах особняк Пратвеллов превратился в кучу головешек. К этому времени слепяще красный цвет полыхавших за нами пожаров сменился каким-то болезненно-желтым, а небо из черного стало бледным как смерть. Над городом висела дымовая завеса как гигантский стервятник, готовый наброситься на то, что еще уцелело.
— По крайней мере, ты можешь не беспокоиться о Пруденс, — сказала я, почувствовав ни с того ни с сего укол ревности. Вдруг Натаниэль все еще испытывал к ней нежные чувства. Она была роскошной женщиной, тогда как я… Я оглядела себя, осознав внезапно, насколько я проигрываю в сравнении с Пруденс в своей разорванной мужской одежде, засыпанной пеплом, с волосами, которые выглядели так, будто я сунула палец в электрическую розетку.
Натаниэль взял мои руки в свои и посмотрел в глаза с теплотой, от которой растаяло мое сердце.
— Она вела себя в высшей степени глупо, хотя и не заслужила тех несчастий, что на нее обрушились. А если говорить о порядочности, мужестве, умении завоевать сердце мужчины, то ей до тебя далеко, Тейлор.
— Правда?
Значит, он любит меня? Неужели такое возможно, или он имеет в виду только сексуальные утехи? Но если он любит меня, как он мог позволить мне пойти на чердак, зная, что я могу исчезнуть из его жизни?
Он наклонился, собираясь, видимо, поцеловать меня, но прежде чем наши губы соприкоснулись, ветер изменил направление, и на нас посыпались искры.
— Ой! — вскрикнула я, смахивая со щеки одну такую искру.
— Пойдем! — Он снова потащил меня за собой по улицам.
Щиколотка у меня распухла и пульсировала от боли. Живот свело, болели ожоги на руках. Я почти ничего не соображала, пребывая в состоянии отупения от постоянного напряжения и волнений последних дней и недостатка сна. Только присутствие Натаниэля заставляло меня передвигать ноги. Я чувствовала свою неразрывную связь с ним после того, как мы столько пережили вместе. Но мы уцелели, выжили, хотя весь мир рушился вокруг нас.
Время уже близилось к полудню, когда мы, наконец, добрались до Ван-Несс-авеню. Первое, что мы там увидели, был охваченный огнем великолепный особняк Шпреклза. Чуть дальше на западной стороне широкого проспекта еще несколько домов были окутаны клубами дыма. Несмотря на то что я знала будущее, я все-таки почувствовала облегчение, увидев, что дом Стюартов стоит целый и невредимый. Только башенки на нем обгорели. Солдаты перекрыли улицу. Пожарные пытались найти добровольцев себе в помощь.
— Давай войдем, — Натаниэль принялся прокладывать нам путь в толпе к входу в дом. — Если док еще здесь, пусть осмотрит твою щиколотку.
— Хорошо, — согласилась я, — но только в том случае, если ты дашь ему осмотреть ожог на руке.
У входа обнявшись стояли Мейбл и Миллисент. Обе плакали, беспомощно наблюдая, как добровольцы пытаются затушить огонь, грозящий уничтожить их дом, мокрыми одеялами и метлами. Бормоча слова сочувствия, Натаниэль прошел мимо них и открыл дверь.
Колени у меня подгибались, я ощущала резь в желудке, оттого что не ела весь день, глаза жгло, а в голове гудело так, словно я выдержала несколько раундов с Мохаммедом Али. Я мечтала о горячей еде и мягкой постели, той самой, в которой Натаниэль чуть больше суток — нет, целую жизнь — назад занимался со мной любовью. Переступив порог, я застыла как вкопанная, не в силах сдержать возглас ужаса. Натаниэль обнял меня за плечи и притянул к себе, стараясь оградить от страшного зрелища. Но я не могла не смотреть.
Холл и бальный зал были заполнены людьми, пострадавшими во время землетрясения. У одних были забинтованы руки и ноги, у других кожа была покрыта мокнущими волдырями. Солдат с забинтованной головой стонал в углу. Рядом с ним женщина в обгоревших лохмотьях пыталась накормить малыша какой-то кашицеобразной смесью. Отовсюду неслись жалобные стоны. В воздухе висел отвратительный запах горелой кожи и гниющей плоти. Я отвернулась, задыхаясь.
— Сюда, тебе нужно выпить воды. — Натаниэль направился к двери на кухню, но не успел взяться за ручку, как дверь распахнулась и из кухни вышла женщина лет тридцати пяти ослепительной красоты. Было в ней что-то смутно знакомое, но я никак не могла определить, что именно.
— Натаниэль Стюарт, наконец-то ты явился, — быстро заговорила женщина. Ее изумрудно-зеленые глаза взволнованно блестели. — Я жду тебя со вчерашнего дня. Где моя дочь? Она в безопасности? Натаниэль, что бы ты обо мне ни думал, я требую, чтобы мне разрешили повидаться с дочерью.
Лицо Натаниэля превратилось в застывшую маску.
— Джессика, — он медленно выдохнул. — Итак, моя любящая мачеха вернулась.
— Твоя мачеха? — изумленно проговорила я.
— Слава Богу, что она не моя кровная родственница, — заметил он голосом, исполненным сарказма. — Честно говоря, Джессика, я удивлен, что даже у такой женщины, как ты, хватило наглости появиться в этом доме после того, как ты разбила сердце моей сводной сестре. Ты потеряла все права на Викторию, бросив ее в младенческом возрасте. Если ты считаешь, что я позволю тебе приблизиться к девочке, значит ты глупее, чем я думал.
Я уставилась на Джессику совершенно ошеломленная. У нее были густые вьющиеся рыжие волосы, ниспадавшие до талии, и, на мой взгляд, для дневного времени она была слишком густо накрашена. Шляпа с перьями и оранжевого цвета платье резко контрастировали с живыми изумрудными глазами.
Да, ее лицо повергло меня в шок, и на то была причина. Это лицо я видела тысячу раз на старой фотографии в рамке, стоявшей на столе отца. Это была фотография его бабушки, легендарной актрисы начала века. Раскрыв рот, я смотрела на стоявшую передо мной женщину. Наконец с трудом сглотнула, полностью осознав, что все это означает. Натаниэль простил мне то, что, как он считал, я была проституткой. Теперь выяснилось, что на моем происхождении лежит позорное — по крайней мере с его точки зрения — пятно. Что он скажет, со страхом подумала я, узнав правду?
Джессика Стюарт, пользующаяся дурной репутацией и вызывавшая у Натаниэля жгучую ненависть, была не кем иным, как моей прабабушкой.
Глава 19
— Натаниэль, — потянула я его за рукав, — не стоит стирать ваше грязное семейное белье при посторонних.
Взглянув на раненых, лежащих рядами всего в нескольких футах от нас, Натаниэль, стиснув челюсти, толкнул дверь на кухню.
— Прошу, дамы, входите, — и, бросив гневный взгляд на Джессику, добавил: — Конечно, я употребляю этот термин чересчур расширительно.
