Райдо Витич - Банальная история
— Слушай, Стас, ты не в курсе, сколько сейчас Киманов за справку берет?
— Тебе-то зачем? — удивился мужчина.
— Не мне. Не мне… Так, для информации.
— Ну, если для информации, — мужчина задумался и качнул головой. — Сейчас — нет. Не дает. Не берет. Раньше — да. Прикалывался. Но так…не до жиру, сколько дадут. Справка, сам знаешь, бумажка со штампом. Жалко, что ли? Да и не строго с этим было. Это сейчас времена изменились, приказов настрочили, кассы. А тогда, еще год, два назад…Главное, через кого с ним договариваешься, а то и так напишет. Ну, за коньячок, от силы.
— За коньячок, значит, — протянул в задумчивости Алеша и стиснул карандаш. Тот треснул под нажимом пальцев и сломался.
— Извини, с меня ручка.
— Да, ладно, — махнул рукой врач. — Ты чего такой?
— Устал, — фальшиво улыбнулся Алексей и встал. — Пока. Завтра опять забегу. Ты капельницы-то когда назначил?
— Вечером уже поставим.
— А-а, ну, хорошо… Пошел я. Тихого дежурства тебе.
— Благодарствуйте, коллега, — хмыкнул мужчина и уткнулся в раскрытую папку с историей болезни.
— Да сделал, я все сделал!! Давно сделал!! — кричал Олег, бегая по больничному коридору от окна к стене с перекошенным то ли от страха, то ли от возмущения лицом. И не смотрел в глаза Шабурина.
Алеша с каменным лицом застыл у подоконника и молча наблюдал метания зятя. У него возникал вполне естественный вопрос — если Олег сделал то, что должен был, что ж он так нервничает?
— Хорошо, успокойся. Сделал и сделал. Молодец, — ровным голосом сказал Алеша, старательно прикрывая маской равнодушия презрение к этому человечку — лжецу и параноику. Его белое от возмущения лицо, чуть трясущаяся нижняя губа и хаотичные жесты руками вызывали у мужчины чувство гадливости и не понимания — как он мог верить этому?! Как он мог допустить, чтобы Анечка жила с ним?!
Алексей развернулся и, не прощаясь, стремительно направился к выходу.
На душе было пасмурно и серо. Он не просто не верил Олегу, теперь он был почти уверен — Киманов дал фиктивную справку. Значит, Олег опасен для Ани. И был опасен все эти годы.
От одной этой мысли Алексей дрогнул и сжал кулаки — почему он не озаботился этим вопросом сразу, тогда, пять лет назад?
Он вышел на улицу и поежился — из-за его халатной доверчивости Анечка могла погибнуть. Как хорошо, что он успел, вернее — успеет — исправит ошибку.
Нужно собрать ребят и поставить их в известность, все обсудить, разработать оптимальный план действий. Четко распределить роли.
В конце концов, перемены коснутся каждого.
Жар души, навеянный любовью, словно ветер тлеющие угли, раздувает разлука и препятствия. Невозможно его затушить прохладой мудрых книг и заботами друзей, как невозможно заслонить образами близких и далеких. Его не залить вином, не утопить в чужих объятьях, не смыть рутиной бесконечных дел. Он так и будет тлеть, гореть и разгораться, поглощать в своей топке твою волю и разум, мысли и желания, все то, чем ты пытаешься его погасить, затопить. Он неразумен и принимает все это за топливо, с урчанием ест его, а вместе с ним и тебя, пожирая сначала изнутри, а потом снаружи. Но ты не замечаешь этого, как и не заметишь того, что уже сгорел…
И прежде чем ты это обнаружишь, ты упадешь в бездну необдуманных поступков, пройдешь по ее дну и обретешь ад, познаешь его истинную суть, еще не ступив за ту черту, что делит людей на живых и мертвых.
Я верила, что смогу потушить жар любви. И честно стремилась к этому. Хваталась за книги, пустые беседы и глупые сериалы, как иной погорелец за песок, лопату и огнетушитель.
И у меня получалось.
Почти получалось…
Сергей лег спать с мыслями об Ане. С ними же он и встал. Но спал ли? То ли бред, то ли явь — ускользающий образ любимой, манящий и желанный. Миг она была рядом, всего лишь на миг приоткрыла ему дверцу в другой мир и показала его.
В том мире была лишь ее любовь, радость и нежность, тихая, еле слышная нотка надежды на бесконечность звучала на его просторах. Нирвана. Вот как для него назывался тот мир.
Пусть он был там лишь миг, но — был. И познал его.
И был там с ней. Был самим собой, был любим и востребован.
Пусть то мгновенье ушло, но оно все же оставило свой отпечаток в душе, четкий след недавних радостей.
Память о нем и тот след, что остался, что-то сломали в Сергее, порвали, как струну на гитаре. То неосознанное и невысказанное, что еще держало его в своих четких в рамках, еще подчиняло ритму нормальной жизни, еще строило заслоны и плотины чувствам и привязанностям. Еще удерживало в рядах здравомыслящих людей.
Теперь его не было. Оно исчезло и забрало с собой того, вчерашнего, Сергея. А этот был, что новорожденный — слеп и глух, хоть слышал и видел. Но разве воспринимал?
Да, он был здесь, в мире жестких условий и четких уравнений, но жил уже там, откуда его гнали. В том мире, что показала ему Аня.
И только он ему был нужен. Только с ней, только для нее и ради нее.
Для того, чтобы вернуться, он готов был пойти на что угодно. И пошел от противного. Замкнулся, закрылся, отключил телефоны, в слепой уверенности, что только так он образумит любимую, вернет ее и себя, тот мир, что ждал их.
Стакан водки под пристальным взглядом сестры, смотрящей на него с огромной фотографии на стене, и вот он не так укоризнен, мир вокруг не так черен. На минуту. Пока жгучая жидкость падает в желудок, и ты ждешь, что она затуманит твой разум и окружающую действительность. Но туман начинает клубиться лишь в прошлом, в том, что осталось за спиной и травмирует душу. Туман не укрывает его, а лишь разбавляет, расчленяет на составные и выдает один за одним самые больные темы, самые тяжелые картинки. Все то, отчего ты безуспешно бежишь.
Еще стакан, еще, в слепой надежде добиться своего. И опять — ничего. Только Анины глаза становятся все печальней, а на душе все противней. И гаснет свет надежды, а в опустившемся на душу мраке живет лишь страх, обида и непонимание. Они множатся, растут и рвутся наружу горькими слезами и всхлипами отчаянья…
Сергей рухнул на диван и, уткнувшись лицом в Анин пеньюар, заплакал, как мальчишка.
И гладил немой атлас, хранящий ее аромат, словно кожу любимой.
И так заснул.
Олег злился. Я видела это по его лицу, судила по недовольным взглядам, что он бросал в мою сторону.
Я не понимала причины его не довольства и терялась в попытке найти ее. И начала обижаться. Мрачнея с каждой минутой, следила за его манипуляциями, за его нудной, методичной уборкой, что он затеял в моей палате.
Книга к книге, корешок к корешку, по цвету и формату. И в тумбочку. А средства гигиены из нее в санитарную комнату, а полотенце, тщательно свернутое и проверенное на наличие микробов методом придирчивого обнюхивания и осматривания, на спинку кровати. А вазу с цветами на середину стола. Точно на середину, чуть не сантиметр в сантиметр от края до края.
