Кэтрин Стоун - Жемчужная луна
Алисон готова была заплакать, но вдруг оказалась в его объятиях. Несмотря на толстый халат, она ощущала тепло и силу его тела. Джеймс тоже чувствовал ее тепло и мягкость, а прижав крепче, ощутил частое биение ее сердца.
– Алисон, Алисон, – прошептал он, нежно касаясь губами ее влажных волос.
Алисон еще не приходилось слышать такой страстный шепот, но ее сердце сразу поняло это, и подняв голову, она прочитала в его глазах такое желание, что губы ее задрожали, ожидая прикосновения его губ.
Но Джеймс не поцеловал ее; его страсть погасла, уступив место муке, и когда он заговорил, его голос был резок:
– Вам нужно уехать из Гонконга.
Алисон не знала, что произошло в следующее мгновение – то ли он отпустил ее, то ли она сама отстранилась от него. Но оказалось, что они уже не обнимают друг друга, а стоят на расстоянии вытянутой руки.
– Уехать из Гонконга, Джеймс? Уехать от тебя?
– Кто бы это ни сделал, он все еще здесь. И вы должны уехать, Алисон. Слишком опасно вам оставаться здесь.
– Но опасность миновала! Ведь фотографии уничтожены!
Казалось, Джеймс не слышал ее слов, его глаза потемнели.
– Вам нужно уехать, Алисон, – спокойно повторил он. – Если с вами что-то случится…
Видя, насколько он встревожен, Алисон снова почувствовала какую-то гнетущую его силу. Но что могло угнетать такого человека, как Джеймс? Разумеется, его память больна утраченной любовью. Но это, должно быть, скорее печаль – его же дымчатые глаза говорили скорее о ненависти.
Тут Алисон поняла, что угнетает его, и тихо спросила:
– Вы вините себя в том несчастном случае с Гуинет, так ведь, Джеймс? Вы обвиняете себя в том, что не смогли уберечь ее?
– Да. – Его голос был мягок, но в нем читалась угроза. – Я виню в этом себя.
– Но ведь вы не должны, Джеймс, тут нет ничего, что бы…
– Гуинет погибла не от нечастного случая, Алисон. Она была убита. Должны были убить меня, но вместо этого погибла она.
– Джеймс… – прошептала Алисон. – Я не думала… Ни Мейлин, ни Ив…
– Они ничего не знают.
– И убийцу так и не нашли? – внезапно догадалась она. Эта плененная пантера жаждет мести, расплаты, она томится ненавистью, и ей суждено мучиться, пока враг не окажется в ее лапах. – Вы думаете, он в Гонконге? И поэтому вы тоже здесь?
– Да, Алисон. – В его голосе больше не было нежности, только угроза, он был холоден и безжалостен, как сама смерть. – Именно поэтому я здесь.
– Но кто он, Джеймс? Вы догадываетесь об этом?
Написанное на его лице отчаяние дало ей ответ раньше, чем он заговорил:
– Нет, Алисон, я пока не знаю. Я думаю, что это тоже какой-то застройщик, испуганный распространением моих операций на Гонконг. Я потратил четыре года, пытаясь выманить его из его убежища, но он не поддавался на мою приманку.
Алисон закусила нижнюю губу.
– Но может быть, он все-таки не отсюда?
– Он здесь, – тихо ответил Джеймс, и то спокойствие, с которым он произнес эти слова, и выражение лица говорили о том, что его мысли унеслись куда-то далеко.
– Поэтому-то вы и хотите, чтобы я уехала? – Алисон посмотрела ему в глаза. – Вы полагаете, что он ответственен за уничтожение моих снимков?
Вопрос Алисон отвлек Джеймса от видений будущей мести, но прошло несколько секунд, прежде чем он ответил ей. Когда он вошел сегодня в номер Алисон и увидел остатки ее снимков, он почувствовал, что в его сердце вонзился острый нож. Теперь же, впервые за все прошедшие годы, Джеймс подумал: а что, если в ту ночь в Уэльсе Гуинет оказалась не случайной жертвой – его враг, убивая ее, хотел причинить ему гораздо большую боль, чем если бы убил самого Джеймса.
Неужели это чудовище вышло из своего убежища, чтобы снова причинить вред женщине, которую он любит?
«Нет», – решил Джеймс. Никто не знал, что он полюбил Алисон, эту мысль он старался спрятать даже от себя самого.
Но это была правда.
Наконец он ответил Алисон:
– Мне кажется, вряд ли это был он сам. И тем не менее, Алисон, вам слишком опасно оставаться здесь.
– Я не боюсь, Джеймс.
Теперь Джеймс по-настоящему убедился в потрясающем мужестве Алисон. Она не боялась не только вандала – даже если бы он оказался убийцей – она не боялась самого Джеймса, его ледяного сердца, его ярости и ненависти, его смертоносных рук.
– Алисон! – прошептал он.
Чувство, которое она расслышала в его голосе, придало ей сил:
– Я остаюсь, Джеймс.
Джеймс был уверен в том, что никто в Гонконге не знает о его любви к Алисон. Но это неверно – она знала. И теперь он читал в ее изумительных глазах открытое признание в любви.
На какой-то чудесный, но краткий миг Джеймс позволил себе окунуться в блаженство, которое сулило им будущее. Однако этот сладостный образ быстро исчез. И когда он заговорил, его голос был совершенно бесстрастен.
– Миссис Лян возьмет вам билет на завтрашний одиннадцатичасовой рейс на Сан-Франциско.
– Извините, Джеймс, – твердо, но уверенно ответила Алисон, – завтра в одиннадцать у меня важная встреча. А потом я собираюсь возобновить съемки. На этот раз я позабочусь о том, чтобы копии снимков всегда хранились в сейфе.
– Я не собираюсь использовать ваши работы для украшения Дворца. Во всех утренних газетах завтра появятся статьи на эту тему; вы больше никак не связаны с отелем.
«Или с тобой», – раздался вопль ее сердца, когда Алисон поняла, что даже если она останется в Гонконге, все будет уже по-другому. Чтобы защитить ее, Джеймс решил разорвать их профессиональные отношения. А личные? Появившийся в его взгляде лед с потрясающей откровенностью говорил о том, что волшебство кончилось.
А что, если она попытается все-таки достучаться до него? «Нет, – подумала она, видя решимость, написанную на его лице. – Не теперь. Пока еще рано».
– Вы вовсе не обязаны использовать мои снимки, Джеймс. Но я предъявлю их вам одиннадцатого декабря, как мы и договаривались. Я собираюсь выполнить свое обещание вам, точно так же, как свой договор с издателем.
Его лицо превратилось в непроницаемую маску. Алисон даже не поняла, расслышал ли Джеймс ее слова.
Он расслышал, потому что, прежде чем отбыть в Палату произносить речь, о которой совсем забыл, Джеймс очень тихо сказал:
– Только будьте осторожны.
После ухода Джеймса Алисон стала беспомощно рассматривать то, что осталось от двух месяцев напряженной работы в Гонконге.
До сего дня она видела мир только в розовых красках, была заинтересованной свидетельницей того, что снимала, но ее фотографии были гораздо ярче и живей, чем впечатления самой Алисон. Они, а не она сама были свидетельством скрывающейся в ней страсти.
Теперь ее фотографии, свидетельство этого удивительного лета в Гонконге, были уничтожены. Но ее воспоминания были ярче и живей этих снимков: Алисон Париш Уитакер обрела крылья.
