Юлия Лавряшина - Гринвичский меридиан
Пол не оглянулся. Все равно ему нечего было на это возразить. Он обидел в этой стране всех, с кем пытался сблизиться, и уезжал еще более одиноким, потому что содрал с себя последние иллюзии. На том месте, где Пол искал страну, похожую на сине-зеленый самоцвет, не было для него ни любви, ни жизни, ни смерти.
На следующий день он уже был в Лондоне.
Глава 24
Даже раки больше не ползали по небу, хотя тучи шли косяком. Но ни в одной из них я не видела ничего, кроме тучи. Я утратила зрение и не имела даже собаки-поводыря, чтобы бродить по свету. Всем собакам я сказала: "Нет", потому что этого захотел Пол. Но голодная смерть без работы мне не грозила — денег он оставил больше, чем я могла предположить. Когда я пересчитала эти необычные купюры и с трудом перевела их в рубли, то задохнулась от обиды.
— Он оплатил мои услуги, — вырвалось у меня, и я расхохоталась.
Я сидела на нашем диване, обложенная фунтами стерлингов, и смеялась, вытирая слезы. Королева глядела на меня с укоризной. Наверное, ее настораживала такая неопределенность: уж ты, душенька, или плачь, или смейся…
— Он оплатил мои услуги, — сказала я ей, но, видимо, в глазах Ее Величества я была кем-то вроде доступной русской проститутки, затащившей в постель ее одинокого, нежадного подданного. С ее точки зрения, Пол поступил вполне достойно и оказался даже чересчур добр — хватило бы с меня и половины суммы.
Чувствуя, что здесь мне понимания не найти, я оставила деньги валяться на диване, а сама пошла в ту комнату, где Пол хранил свои вещи. Я открыла пустой шкаф, из которого все мои мужчины забирали одежду так торопливо, будто бежали от меня куда глаза глядят. Мне хотелось, чтобы где-нибудь в углу ящика завалялся хотя бы носок Пола, однако в сборах он проявил завидную педантичность. Не осталось ничего — ни грязного платка, ни окурка в пепельнице, потому что он вообще не курил. Пусто.
Кажется, я поняла, что он действительно ушел, только в этот момент, когда не обнаружила ни единого его следа. Он просто исчез, будто я и впрямь его придумала, как мне казалось не однажды.
"О нет, — засмеялся Пол, перекрывая гул самолета, — ты не могла придумать меня. Ты могла придумать молодого, красивого мальчика".
И я закричала, чтобы он услышал в поднебесье:
— Я не хочу мальчика, Пол! Я хочу тебя!
Я так кричала, что не сразу услышала звонок. А когда наконец различила его тонкий голос в реве турбин и открыла дверь, мама бросилась ко мне и, ни о чем не спросив, заплакала навзрыд. Она судорожно прижимала меня и целовала, а мне было тошно ото всего этого. Тошно от того, что пришла она, а не Пол.
— Как ты узнала? — спросила я, чтобы она наконец успокоилась. Ведь я-то не плакала.
— Он позвонил Рите из аэропорта, а она — мне, — пряча глаза и сосредоточенно отыскивая платок, ответила мама. Меня всегда поражала ее способность мгновенно переходить из одного состояния в другое.
— Он позвонил Рите?
— Просил проведать тебя. И еще какую-то Алену. Это та девочка, что жила у тебя? Рита сказала, что лучше это делать мне. Кажется, она влюбилась в него, ты знала?
— Он просил проведать… Он решил, что я сойду без него с ума?
Мама с тревогой заглянула мне в глаза:
— А ты… ничего такого не чувствуешь? Никаких признаков? Ты ведь всегда сама замечала…
— Нет, мама. Ничего такого.
— Ты так громко кричала…
— Ты пройдешь? Или так и будешь стоять на пороге?
Она стала совать мне пакет:
— Я пирожков постряпала. Ты ведь наверняка ничего не ела!
— Не хочу, — я заглянула в пакет, и меня замутило от запаха.
— Я тебе дам — не хочу! — пригрозила мама. — Решила заморить себя голодом?
— Меня стошнит, если я начну есть.
Мама ахнула и зажала рот. Потом боязливо спросила, перекрестившись, будто заводила разговор о нечистой силе:
— Томка… А ты случаем не… того?
— Не знаю, — честно сказала я. — Пока трудно судить. Надеюсь, что — да.
— Да?! — завопила она и бросилась в комнату, будто надеялась отыскать Пола где-нибудь за шкафом. — Нет, ты точно сошла с ума! Надеюсь, что — да! Уму непостижимо! Ни работы, ни денег!.. Этого старого кобеля уже и след простыл, а она рожать собралась! Ты ведь наверняка и ему не сказала?
Ей не надо было объяснять, что мне не нужен мужчина, живущий со мной из жалости. И что, если б я только заикнулась о своих сомнениях, Пол тут же распаковал бы чемодан. И что оба до конца дней своих помнили бы, по какой причине мы вместе. Мама все это понимала. Она и сама поступила бы так же. И я ничего не ответила.
— Пойдем, хоть чаю попьем, — удрученно предложила она. — От чая-то тебя не тошнит?
Она так трогательно за мной ухаживала, что я не выдержала и расплакалась. Я легла головой на кухонный столик и рыдала в согнутый локоть, а все мое тело сводило судорогами от ужаса, когда в очередной раз всплывало: он исчез. Он совсем исчез. Англия была так же недосягаема для меня, как загробный мир. И оттуда тоже не возвращались. Пол явился из небытия, чтобы зачать новую жизнь, и снова канул в него. А я осталась…
— Мама, сколько километров до Великобритании? — спросила я, когда обрела способность говорить.
Она удивленно вытянула трубочкой губы:
— Уф! Я сколько до Москвы-то, не знаю… А ты что, собралась к нему пешком? Томка, а может, он еще тут? Во сколько московский рейс?
— Я не побегу за ним! Я за ним пойду…
Мама скептически заметила:
— Это, конечно, красиво… Но даже если ты просочишься через все границы, Ла-Манш тебе точно не одолеть.
— Почему? Я хорошо плаваю.
— Зимой?
— Значит, я поплыву летом.
Она хихикнула:
— Летом ты будешь во-от с таким животом! — она округлила сцепленные руки.
Я попыталась представить эту картинку и не смогла. Мне не хотелось пугать маму, но я все же созналась:
— Мам, все-таки со мной что-то не так… Я ничего не могу вообразить. Раньше я то и дело что-нибудь представляла, а сейчас, кроме его лица, ничего не вижу. У меня все время перед глазами его улыбка. Ты помнишь, как он улыбался?
Мама со вздохом согласилась:
— Да, уж этого не отнять… Хоть он и обошелся с тобой, как последняя сволочь, а улыбка у него была доброй.
— Ой, мама, ты же ничего не знаешь! — воскликнула я с досадой. — Это я обошлась с ним, как последняя сволочь.
— Ну да, рассказывай! — презрительно оборвала она. — Ты такая же, как мы все. Он ее бьет, а она за него же заступается. Все русские бабы одинаковы.
— Не все. Рита так двинула бы в ответ.
Скривив губы, мама уверила:
— Она ему не нравилась, не беспокойся.
