Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
— Нет, я…
— Ты опоздала. Меня уже просветили.
— Я знаю, я…, — набираю полные лёгкие, зажмуриваюсь и выпаливаю как на духу, — вы с моей мамой вчера поговорили. Я хочу знать, правда ли то, что она мне рассказала?
— А что она тебе рассказала, Истома?
— Что ты просто играл со мной, чтобы досадить ей, — мой подбородок отчаянно задрожал, и первая слезинка всё-таки сорвалась с ресниц, разбиваясь о горящую щеку.
А Басов только качает головой и чертыхается. Затем в два шага сокращает между нами расстояние, хватает меня за локоть и тащит под лестницу. А там…
Мне просто хочется встать на колени и умолять, чтобы он врал мне и дальше. Я не желаю слышать правду. Я категорически передумала! Потому что я не знаю, что буду с ней делать. Мне не нужна эта горечь! Я желаю только сладкой лжи!
— Ещё раз, — рявкает он мне, а я начинаю задыхаться и отчаянно хапать воздух.
— Я… не могу!
— Через не могу! — он так давит на меня, что я не в силах ослушаться и в ужасе повторяю всё слово в слово, что говорила мне мама. А Басов слушает, не перебивая, только въедливо смотря на мои губы.
Пока я наконец-то не замолкаю, заламывая руки и отчаянно пытаясь не впадать в истерику.
— Это ложь, — произносит он спокойно, но моё сердце уже настолько раскурочено, что не способно орать дурниной и тем самым заглушить голос разума.
— Ложь, — в тихой истерике хмыкаю я, — ну, конечно. И как я сразу не догадалась?
— Я не вру, Истома! Храмова действительно просветила меня насчёт того, что ты её дочь. А я стоял и обтекал, потому что вообще не был готов к этой информации. Ты должна была сказать мне обо всём, а не запускать ситуацию до такой степени, что мы теперь не можем быть вместе! Ясно тебе?
— Не можем? — бормочу я, прикасаясь дрожащими пальцами к губам.
— Нет! — Ярослав закладывает руки в карманы брюк и принимается расхаживать передо мной, распекая на все лады.
— Ты либо здесь, рядом. Либо тебя увозят. Далеко и надолго!
— М-м, — поджимаю я губы и передёргиваю плечами, — столько патетики, Ярослав. Но, может, ты уже начнёшь говорить мне правду?
— Ты мне не веришь?
— Замени — «мы не можем», на — «я не хочу», и тогда это будет больше похоже на реальное положение дел…
— Твоя мать угрожала мне! Ясно? Она сказала, что если я не остановлюсь, то она увезёт тебя обратно под Красноярск, а перед этим в лепёшку расшибётся, но добьётся, чтобы мне провели повторную аттестацию по её предмету за прошлый год, чтобы в этом меня не допустили к экзаменам. Сраное итоговое сочинение я тоже завалю — это она мне пообещала. И вместо аттестата на выходе из гимназии я получу лишь справку об окончании, а это значит никакой вышки, лишь на второй год и в колледж. Но и чёрт бы со всем этим! Только как, если рядом не будет тебя?
— Она на такое неспособна! Мама не могла сказать подобное…
— Ах, неужели? То есть я мог сказать, что поматросил тебя и бросил мести ради, а она святая великомученица, так, что ли?
— Так! Мама просто защищала меня. От тебя…
— От меня? О, ну супер! Только если я такое чудовище, как она говорит, то почему не сдал тебя ей со всеми потрохами мести ради, м-м? Нет! Вместо этого я на всю эту хрень лишь рассмеялся ей в лицо и заверил, что потерял к тебе всякий интерес сразу же, как только узнал, чья ты дочь. На том и разошлись. Хочешь скажу почему? Потому что я испугался, что могу навсегда потерять тебя!
— И поэтому ты не писал и не звонил мне два дня?
— Откуда мне было знать, что твоя мать наврёт тебе про меня с три короба? Она, конечно, у тебя женщина загадочная, но я даже не подозревал, что она ещё и лживая дрянь.
— Это не ответ на мой вопрос, Ярослав!
— А почему ты не сказала правду, Истома? — резко и осуждающе перебивает меня парень, чем вгоняет меня в состояние мрачной и тупой апатии. — Или я так и должен водить вокруг тебя хороводы, пока ты прикрываешь не наш тыл, а только защищаешь секреты и интересы своей матери?
— Яр…
— Ты врала мне! На кой, спрашивается? Я что, на балабола, по-твоему, похож?
— Вы — враги. Хочешь сказать, нет?
— Какие, в задницу, враги? Я твою мать не трогал вообще! Мне на неё максимально фиолетово. Это она на весь класс обозвала меня тупым дегенератом и иже с ними.
— Она не могла, — жёстко встала я на защиту матери.
— Ну ок, не могла, значит, не могла. А я тогда тут всего лишь милый сказочник, да? — психанул Басов и развернулся с явным намерением уйти, но я тут же кинула ему в спину.
— Возможно так и есть, Яр. Тогда было бы легко объяснить, как так получилось, что я неожиданно стала тебе интересна. Сегодня я всего лишь Кочка и невидимая Вешалка. Завтра — пошли на свидание, Истома. Всё сходится, Яр. Ты просто узнал, что я дочь ненавистной учительницы литературы и решил за мой счёт устранить все свои проблемы. Ну и как, теперь ты счастлив?
— Прямо монстр! Чудовище! — хмыкнул Ярослав грустно и покачал головой. — Но я ничего не буду больше доказывать. Не вижу смысла.
— Конечно, Яр. Ты ведь уже поставил точку, не так ли? Ты добился своего — заткнул моей матери рот, именно поэтому не писал, не звонил и с понедельника не говорил со мной.
— Я не делал этого, потому что ты выбрала не меня!
— Это не так! — запротестовала я.
— Так! А я вот защищал тебя до последнего, Истома. Враги, месть, жестокие игры — что ещё ты хочешь повесить на меня? А в чём моя настоящая вина, скажи? В том, что я не способен проникнуться бредом воспалённого сознания того или иного писателя, поэта, так? Гоголь — был шизофреником. Булгаков плотно сидел на наркоте. Есенин — алкоголик с психозом. Маяковский, Некрасов, Толстой грезили о самоубийстве, пребывая в затяжной депрессии. Ой, ну простите, что не восхищаюсь этими ребятами и не понимаю, почему подобные личности должны учить меня жизни! Но это просто выдуманные истории. Они не несут для меня никакой практической пользы, а лишь воруют моё драгоценное время. Я пытался объяснить это твоей матери. Честно. Без экивоков. Но она встала в позу и принялась меня
