Давай никому не скажем - Кристина Лин
— Откуда ты знаешь? Он звонил тебе? — я резко поворачиваюсь к мужчине лицом.
Если Глеб звонил брату, говорил с ним, то, возможно, не все так безнадежно, как мне казалось. За прошедший месяц я извела себя мыслями о том, что дико виновата в том, что братья теперь стали врагами друг для друга.
— Нет, он не звонил, — говорит Артур. Его взгляд скользит по моему лицу. Останавливается на губах. Мужчина сглатывает. А потом усилием воли поднимает взгляд и смотрит в глаза. — Я говорил с его управляющим пару дней назад.
Черт, все еще хуже, чем я думала.
— Как думаешь, он сможет простить нас когда-нибудь? — спрашиваю мужчину с такой тоской в голосе, что выть хочется.
— Не знаю, — отвечает он честно.
Я устало выдыхаю, закрываю лицо руками. На глаза наворачиваются слезы.
Артур обхватывает мои запястья, убирает руки от лица. Его прикосновение обжигает, снова напоминая о том, как сильно мне дорог этот мужчина.
— Не надо, Кир, — говорит он, — ты не виновата ни в чем. Это все моя вина. Я не должен был влюбляться в жену своего брата. Не должен был делать очень многое из того, что сделал. И это мне надо извиняться перед Глебом и каяться. Но, Бог свидетель, если бы отмотать время назад, я сделал бы все точно так же. Нет, не так. Я бы поговорил с братом еще два года назад. Я бы не отпустил тебя с ним уже тогда.
Во все глаза таращусь на мужчину. Он сказал не так много. Но одновременно и многое. То, о чем раньше не говорил. А я считала его эгоистичным мерзавцем. Как оказалось, он просто не умел проявлять свои чувства.
— Ты не представляешь, что я пережил, когда узнал, что ты уехала, — продолжает он откровенничать. Так непривычно слышать от него это. — Я готов был на стену лезть от отчаяния. Думал плюнуть на все и поехать в Германию. Такой вот придурок, Кир. Я хотел разрушить твою жизнь, жизнь брата. Только ради душившего чувства собственности. Думал, что ты должна, обязана, быть со мной. Будто у тебя и спрашивать не надо. Представляешь, Кир?
Он все еще сжимает мои запястья. Жар от его ладоней разносится по телу. Но куда жарче мне от его слов. И от решимости во взгляде, которой раньше не было.
— Я считал тебя эгоисткой, — говорит Артур, — а, на самом деле, сам был таким. У меня всегда, с самого детства, было все, чего бы не пожелал. А тут ты. Такая своенравная и желанная. И не моя. Как же я завидовал Глебу! Ты даже не представляешь себе, как больно мне было знать, что ты с ним. Что он может видеть тебя каждый день, засыпать с тобой, просыпаться, целовать, любить. Я с ума сходил от ревности, зная, что ты с другим мужчиной. Хотелось сдохнуть, только бы не думать о тебе. Я не хочу так больше. Не смогу больше.
Артур замолчал, выдохнул. Будто высказал все то, что долгое время держал в себе. А я стою и молча моргаю, не зная, как ответить на его признание. Ведь все то время, что мы с Глебом были в Германии, я мечтала встретиться с Артуром. Вспоминала наши встречи, бережно хранила в памяти каждый взгляд, каждое крохотное воспоминание. И сходила с ума, представляя себе, что в тот же самый момент он может быть с другой женщиной.
Его взгляд, такой пронзительный, бередит душу. Невыносимо смотреть в любимые глаза, понимая, что совсем скоро сделаю ему больно. Но молчать больше не могу. Это неправильно. Нельзя так поступать с любимым человеком.
— Я должна тебе кое-что сказать, — говорю, глядя прямо в глаза. Мне страшно до чертиков, поэтому голос звучит немного осипшим.
Артур замер, кажется, даже дышать перестал. А я выдохнула, собираясь с силами.
— Когда мы уезжали в Германию, я была беременна, — Артур сильнее сжал мои пальцы руками. — От тебя беременна. Никита — твой сын.
Мужчина отпустил мои руки, отошел к столу и склонился над ним, опираясь в столешницу руками.
«В точности, как Глеб, когда мы вернулись с вечеринки в тот злосчастный вечер», — мелькнуло в голове совсем некстати.
Мне хочется подойти, обнять его, утешить. Но теперь я не уверена, что он позволит.
— Когда ты планировала мне сказать? — спрашивает он хрипло. По одному его голосу я понимаю, что мой удар пришелся в самое сердце. — Никогда, так?
— Я не знаю. После того, как мы уехали, а особенно после того, как вернулись, я не понимала, как вообще можно сознаться тебе. Ведь Глеб считает ребенка своим.
— Глеб не знает, что ребенок мой?
Он будто без ножа режет.
— Знает. Узнал месяц назад, когда увидел нас вместе. Он просто догадался.
Молодец, Кира! Если рубить, то всю правду! Теперь братья даже в сторону друг друга не посмотрят. И все по твоей милости.
— Ты уверена, что не Глеб отец ребенка? — Артур, надо отдать ему должное, быстро пришел в себя. Выпрямился, расправил плечи и снова повернулся в мою сторону.
— Да.
О том, что Глеб не может иметь детей, рассказывать не стану. Я просто не имею права трепаться об этом, это его тайна. Пусть сам решает, нужно рассказывать об этом кому-то или нет.
— Значит, у меня есть сын? — Артур довольно улыбнулся. — У нас, Кир. Здорово!
Он рад? Самовлюбленный эгоистичный Артур рад ребенку?
— Ты понимаешь, что ребенок — это ответственность? — на всякий случай спрашиваю. Мне кажется, он просто не в курсе, что спокойные дни для него закончатся в тот день, когда он примет ребенка.
Артур рывком приближается ко мне, подхватывает на руки и начинает кружить по комнате. От неожиданности сначала впиваюсь пальцами в его плечи, а потом заливисто смеюсь. Раньше ни один мужчина не поднимал меня на руки так часто, как Артур. Тем более, не устраивал для меня такую карусель. Это приятно, даже очень. В его глазах смешинки. Уверена, что и мои глаза выглядят такими же счастливыми сейчас.
С плеч словно камень упал. Я сказала ему. И, кажется, он не собирается убивать меня за эту правду.
Артур останавливается, все еще смеясь, опускает меня на ноги. Придерживает меня за талию, не давая упасть, пока моя голова все
