Застенчивость в квадрате - Сара Хогл
– Я не против, чтобы меня замечала ты, – признает он под скрип двери, которую потихоньку закрывает за собой. – По крайней мере, теперь уже не против. Но только ты, хорошо?
– Добавлю условие к нашему договору, – соглашаюсь я, пожимая его воображаемую руку.
Сейчас выберусь из кровати. Никто меня не остановит. Последние вразумительные слова, обращенные к пустой комнате, звучали так: «У меня аллергия на кайенский перец. Никому не говори».
А потом раз – и уже полдень следующего дня.
Глава девятнадцатая
В 19:59 в пятницу я стою в своей спальне перед закрытой дверью, взмокнув в платье, и прислушиваюсь в ожидании стука, который может стать началом всего.
Это уже шестой наряд из тех, что я примеряла (и будь у меня время, наверное, переоделась бы еще раз), светло-розовый с узором из белых вишенок. Дешевая копия платья с клубничным принтом[9], просто очаровательного, но мне сильно не по карману, и хотя на фотографию с «Амазона» мое платье похоже весьма отдаленно, сидит оно хорошо и красиво развевается, когда я поворачиваюсь. Попытки соорудить достойную прическу тоже спокойствия не прибавили, а наоборот: заставить себя сделать высокий хвост я не могу, зная, что в итоге заработаю головную боль, а воздушная коса, как в видеоуроке, не получается. Я возилась с этим «рыбьим хвостом», пока прежде блестящие локоны не распушились так, что пришлось их снова мыть и укладывать. А так как себе я больше не доверяю, так и оставила их висеть влажными прядями.
Я никогда так не нервничала.
Но причины так волноваться нет. Это же Уэсли. Нескладный, стеснительный, неловкий, невольно очаровательный Уэсли.
Тук-тук-тук.
Сердце переходит в режим форсажа. Вот и все. Я не была на первом свидании уже… лучше не считать. Давно. Что мы будем делать? Куда поедем? Поцелует ли он меня снова? Вцепляюсь в сумочку как в спасательный круг и по-новому оцениваю свой выбор туфель. Если нас ждет что-то на открытом воздухе, я пожалею об этих каблуках.
Открываю дверь, и все разумные мысли испаряются.
Мужчина по другую сторону высокий, широкоплечий, в костюме чернее ночи. Темно-русые волосы спадают волнами, напоминая побеги плюща. Он бог весны, могущественный, но нежный, заботится о пробуждении всего живого после долгого сна, куда бы ни пошел, и капли дождя блестят на коже. Карие глаза-топазы расширяются при виде меня, а сам он обессиленно приваливается к дверному косяку, точно раненый.
– О… – Он жадно рассматривает меня, потирая подбородок, и глаза у него расширяются еще больше. – Ничего себе.
Меня так и тянет или отвернуться, или прикусить губу, скрестить лодыжки, повертеть в руках сумку, поправить волосы – или извиняющимся тоном ответить, что «это платье совсем не такое, как я заказывала», добавив с самоуничижительной гримасой, что «волосы сегодня не слушаются», но я сопротивляюсь. Когда он смотрит на меня вот так, я чувствую себя богиней.
Я чувствую…
– Да, – соглашаюсь я, выпрямляясь и приосаниваясь. – Вы сегодня просто счастливчик, мистер Келер.
Он кивает, без тени юмора:
– Это точно.
На каблуках мне уже не нужно вставать на цыпочки, чтобы поцеловать его, но все равно приходится потянуть за лацкан пиджака, чтобы он наклонил голову. Проведя ладонью вверх по гладкой щеке, я легонько целую его в другую. А когда отстраняюсь, его взгляд такой глубокий, что меня пробирает дрожь.
– Ты выглядишь невероятно, как и всегда. Куда мы идем?
Уэсли вздыхает, собираясь с духом. Очень старается скрыть волнение за натренированной улыбкой, которая лишь слегка подрагивает, но его выдают руки по швам.
– Я забираю тебя в рай.
Мне, наверное, послышалось.
– Уэсли Келер. Ты что, заигрываешь со мной?
Он протягивает мне полоску жвачки.
– Тебе может понадобиться.
Я хмурюсь, но он не двигается с места, пока я не забираю ее.
– Это намек на мое дыхание? – уточняю я. Пока собиралась, я почистила зубы дважды. И зубной нитью еще. И полоскала жидкостью для рта, пока глаза не заслезились.
– Увидишь. – Сглотнув, он улыбается только шире, когда я раздраженно кошусь на него, закидывая жвачку в рот. Потом берет меня за руку и ведет к выходу. Но только я тянусь к ручке, как Уэсли обхватывает меня за талию, прижимает к себе и, развернувшись, направляется в противоположную сторону.
– Что ты…
Он только качает головой, широким шагом пересекая холл с озадаченной мной на буксире.
В этой половине дома темно.
– Что мы… – снова пробую я, но он только цокает языком в упреке.
А потом, резко повернувшись, начинает идти задом наперед, лицом ко мне. Берет мою руку в свои и снова сворачивает в другой коридор. Боковым зрением я вижу, как сияющая улыбка преображает его целиком, но смотреть прямо на него я не могу, потому что меня перенесло в другой мир.
В коридоре облака.
Целое ночное небо: большие мягкие клубы ваты, из которых на ниточках, точно дождевые капли, свисают блестящие огоньки. Мне кажется, он сам их сделал, прикрепив к бумажным фонарикам вату и подвесив к потолку. Мы проходим под облаками, огибаем их – единственное освещение в этом длинном темном коридоре.
– Ты, наверное, чувствуешь изменение атмосферного давления, – подсказывает он, поднимая мою ладонь вверх и переплетая наши пальцы, а другой рукой касаясь чуть ниже талии. Привлекает меня ближе, а потом одним слитным движением меняет нас местами. И еще раз.
Я понимаю, что мы танцуем.
Мы вальсируем по коридору, и глаза ни на секунду не отрываются от моего лица. Шаги путаем оба, но меня это нисколечко не смущает, а он – ох, он просто мечта, удивительный, завораживающий, будто светится изнутри на фоне мерцающего неба, которое создал специально для меня.
– Это все потому, что мы сейчас в облаках и поднимаемся все выше и выше, – шепчет он.
– Я вижу, – отвечаю я, с трудом выговаривая слова – так широко улыбаюсь.
– Видишь, там птичка только что пролетела? –
