Терри Макмиллан - Дела житейские
— Доброе утро, — промолвила я, пряча лукавую улыбку.
— Так где же ты была ночью?
Я засмеялась.
— Так ты меня давно уже не будила. Мне приятно, когда ты хочешь. Ты, как голодная, набрасываешься на меня и от этого делаешь все еще лучше.
— Я обрадовалась, что ты спишь и мне есть кого разбудить.
— Знаешь, иногда мне страшно хочется быть женщиной. У меня просто голова кругом идет от зависти, когда ты кончаешь три, а то и четыре раза подряд.
— Ну, для этого нужен настоящий мужчина. А ты что встал в такую рань?
— Сегодня начинаю новую работу.
— Да ну! — воскликнула я.
— Ты не видела мою серую поддевку?
— Посмотри в третьем ящике, под красным. Кофе выпьешь?
— Да, если по-быстрому.
— По-быстрому, по-быстрому…
Вскочив, я, вместо того чтобы идти на кухню, подошла к Фрэнклину и поцеловала его в губы как бы мимоходом, еще не совсем проснувшись.
— Иди почисть зубы, — засмеялся он. — Так что там за дела с Марией?
— Выкарабкается, надеюсь. Ты ведь знаешь, у нее запои.
— Да, помню, ты мне говорила. А что случилось? Ты вроде собиралась остаться у нее ночевать. Значит, соскучилась по папочке?
— Соскучилась, конечно. Но, честно говоря, у нее там дикая грязь, а сама она в дымину пьяная. А вообще-то ей нужны были деньги.
— Ты ей дала?
— Пришлось, иначе ее выкинут на улицу через три дня. Ей прислали судебное предписание выместись из комнаты в течение семидесяти двух часов.
— И сколько же ты ей дала?
— А что?
— Да просто любопытно.
— Восемьсот.
— Восемьсот долларов?
— Не кричи, Фрэнклин!
— Ты хочешь сказать, что отвалила пьяной бабе чуть не тысячу баксов?
— А что тебя удивляет? Она моя подруга, и ей надо помочь.
— Но мне ты не захотела помочь, когда я просил на машину.
— Фрэнклин, ее же выкинут на улицу! Ты что, никогда не бывал в такой ситуации?
— Честно говоря, я сам сейчас в такой ситуации. Джимми загремел в тюрьму и просит взаймы двести пятьдесят долларов; я как раз хотел одолжить у тебя, а теперь, видать, дохлый номер.
— За что он сел?
— Какое это имеет значение? Почему Мария не платила за квартиру?
— Я могу одолжить тебе эти деньги, Фрэнклин.
— Откуда у тебя такая куча монет? Уж не студийные ли это денежки?
— Да вроде так.
— Слушай, я-то верну тебе, а Мария?
— Поживем — увидим.
— Вот так дела! А если Реджинальд попросит заплатить, а у тебя ни копейки не будет, что тогда делать?
— Достану, не бойся.
— Но мне хочется, чтобы ты сделала эту пробную запись, бэби. Ты столько над ней работала, нельзя же, чтобы все это пошло псу под хвост!
— Все будет в порядке. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И уж кому как не тебе об этом знать, Фрэнклин. Многое не так в этом мире. Наверное, надо больше доверять людям, а?
— Теперь, когда у меня есть работа, нам будет легче встать на ноги. Я вот подумал, не пора ли нам выбраться отсюда к весне — снять квартиру побольше, ты как на это смотришь?
— Может, лучше подождать?
— Я понимаю, к чему ты клонишь, детка. По-своему ты права. Но я не все сказал тебе. Когда принесу чек и профсоюзные корочки, сама увидишь.
— Фрэнклин, дорогой. Не сердись на меня, я ведь не тебе не верю, а им. Сколько раз ты возлагал надежды на очередную работу, а потом — провал.
— Что правда, то правда. Кстати, насчет провала. Ты не возражаешь, если моя сестренка проведет у нас несколько дней? У нее сейчас тяжелая полоса.
— Да нет, конечно. А что с ней?
— Сам не знаю. Она в ужасной депрессухе, и мне хотелось бы малость развлечь ее. Ты мне поможешь, правда?
— Постараюсь.
— Спасибо, — сказал Фрэнклин и обнял меня. — Я так рад, что ты вчера вернулась домой. А то я уж стал сомневаться, кого ты больше любишь — меня или своих подружек.
— Фрэнклин?
— Да!
— Я люблю тебя!
— Ну-ка, повтори!
— Я люблю тебя!
— Скажи, что никогда не бросишь меня.
— Никогда не брошу тебя!
— Даже если все у нас будет из рук вон плохо?
— Даже если все у нас будет из рук вон плохо.
Он опрокинул меня на кровать и сжал в объятиях.
— Я тоже люблю тебя, — шептал он, — люблю, люблю, люблю.
16
Кендрикс сказал правду. Меня взяли бетонщиком, а это значило, что я весь день готовил опалубку, устанавливал ее на нужном месте и потом, после заливки, сбивал ее, когда бетон застывал. Но это еще что! Я заколачивал 13 долларов 96 центов в час; но и это не все: через неделю я должен вступить в местное отделение профсоюза, если итальяшки не будут против. Моего прораба зовут Билл. Посмотрев, как я выкладываюсь, он перед концом работы отозвал меня в сторонку, подальше от других черных, и сказал:
— Послушай, Фрэнки, ты не возражаешь, если я тебя буду так звать?
— Ради Бога. Все зовут меня Фрэнки.
— Вот что я тебе скажу. Если ты всегда работаешь так, как сегодня, можешь спокойно рассчитывать на место.
— Что это значит?
— А то, что у нас будет еще пять-шесть рабочих мест после этой стройки, и если ты не будешь халтурить, опаздывать, сачковать, удовлетворяя при этом всем требованиям, можешь считать, что ты забил это место. Надо научиться ходить в одной упряжке, ты понял меня?
— Да.
— Запомни, все это между нами, не болтай лишнего. Ясно?
— Да.
Послушать его, так я единственный здесь черный, кого он мечтает взять на постоянную работу. Эти белые сукины дети отлично умеют подцепить тебя на крючок. Провались все они пропадом! Хотел бы я тоже знать, что испытываешь, принося домой зарплату за несколько месяцев, которые ты отработал на одном месте.
По дороге в подсобку, где мы переодевались и оставляли грязную рабочую одежду, я вдруг подумал: а что в мире, кроме баксов, определяет твою человеческую ценность?
В Зоре мне особенно нравится то, что она всегда держит слово. Двести пятьдесят баксов лежали на стойке, как она и обещала. Значит, она оделась, сбегала в банкомат, заскочила домой, а потом помчалась на работу. Честно говоря, я не уверен, что сделал бы то же самое для кого-нибудь из ее подруг.
Войдя в здание тюрьмы, я испытал такое же тошнотворное чувство, что и тогда. На меня навалились отвратительные воспоминания. К черту! Я внес залог за Джимми и стал ждать, когда его выпустят. Бумаги они оформляют целую вечность, а вот засадить человека — это для них одна секунда, и пикнуть не успеешь.
Когда появился Джимми, я изучал свой гороскоп в „Дейли Ньюс". Он постучал пальцем по моей голове.
— Привет, браток. Я твой должник.
