Ирина Степановская - Экзотические птицы
Упала во влажную грязь коробочка с парфюмерией для Людмилы, вывалился, раскрывшись кверху страницами, шикарный анатомический атлас для Барашкова. Поверх него упал вставленный в расписные кожаные ножны, оформленный как сувенир, но на самом деле настоящий мексиканский нож-мачете.
— О! Парфюм я своей бабе подарю! — протянул к коробочке один из парней грязную лапу.
— Положь на место! Добычу распределяю я, — отозвался старший и оттолкнул парня ударом в грудь. Коробку он сунул в карман.
— Ты чё, у нас главный, что ли? Не много на себя берешь? — заорал обиженный и кинулся на соперника. Тот ловко выдернул из чехла мексиканский нож.
— Ладно, посмотрим, — пробурчал первый, стукнул кулаком по скамейке и сказал: — Ну, хватит базарить, пошли лучше чурку мочить! Посмотрим, кто тогда будет главным. Да заодно карманы его проверим, а то не успели!
Вся компания черными тенями опять потянулась со двора за угол, а возле скамейки растерзанными остались валяться пакеты из-под деликатесов да ветер шелестел страницами атласа с грязными следами ног.
Вернувшемуся домой уже далеко за полночь Барашкову жена с беспокойством сообщила, что звонил приехавший из Америки Ашот, но поехал не к ним, а, по-видимому, в больницу и почему-то пропал.
— Надо позвонить в приемное, узнать, — ответил Барашков. Но, напившись чаю, он занялся книгой о патологии надпочечников и вспомнил, что собирался позвонить в приемное, только в два часа ночи. Людмила уже давно спала, когда он наконец, выйдя в коридор, чтобы никого не будить, набрал номер телефона больницы.
— Никого у нас не было! — опять неизвестно откуда взявшимся металлическим голосом ответила Барашкову фельдшер, но, положив трубку, почувствовала смутную тревогу и что-то вроде незначительных уколов совести. «А ведь, может, тот, про кого доктор спрашивает, и был тот самый мужчина, которого я отшила, — подумала фельдшер и закусила губу. — Ох, кабы чего не вышло! — вздохнула она. — Но, с другой стороны, чего ночью-то по больницам шляться!» — подумала она в свое оправдание даже с некоторым возмущением. И, воспользовавшись тем, что во дворе пока не видно было ни одной машины «скорой», прилегла на кушетку подремать.
14
И нынешний день рождения Тани прошел так же, как все последние дни: суховато и скучно. Мадам Гийяр целый день просидела за своей прозрачной перегородкой, изучая материалы в компьютере, Камилла готовила какой-то доклад на внутреннюю конференцию, поэтому не вылезала из Интернета, обложилась бумажками со всех сторон и сморкалась больше обычного.
«Может, у нее аллергия на пыль?» — подумала Таня. Но предлагать таблетку диазолина не стала. Однажды она уже посоветовала Камилле сделать рентгеновское исследование лицевого отдела черепа, чтобы посмотреть, что творится в пазухах, но Камилла отреагировала на это предложение таким оскорбленным «мерси», что Таня поняла: здесь не Россия, нечего лезть к посторонним людям со своими советами.
«Интересно, почему мадам Гийяр поручает делать доклады только Камилле, но никогда мне, или Али, или Янушке? Наверное, все-таки она уже решила, что оставит ее, а нам троим ничего не светит… И, как назло, предложений работы ниоткуда нет. Видимо, придется все-таки возвращаться в Москву. — Таня вздохнула, а потом как-то очень по-русски подумала: — Да Бог с ней, с Камиллой, пущай здесь работает. Какая-то она жалкая. Вечно в каких-то пятнах, в соплях…»
Очень не хочется уезжать, но придется. Что ж, у нее есть еще время, чтобы насладиться Парижем. Люди приезжают на экскурсии на неделю и бывают счастливы, а у нее по крайней мере полтора месяца в запасе. Еще немного — и начнется подготовка к рождественским праздникам, Париж утонет в море огней. Надо этим воспользоваться — на распродажах Купить сувениров, подарков. Правда, тех людей, кому она хочет что-либо подарить, совсем немного и подарки из Парижа стоят отчаянно дорого, но она как-нибудь выкрутится, проявит изобретательность, что-нибудь придумает. Впрочем, что тут думать — маме, конечно, она подарит духи; отцу что-нибудь из одежды и галстук из престижного магазина, который стоит столько, сколько в Москве в магазине стоит хороший костюм. Но все равно галстук из Парижа каких-нибудь сине-зеленых тонов — именно то, что останется на долгую память. Себе она выберет сумку. А Янушке… Янушка — девушка непростая. Не то что она. Таня может порадоваться любой косметике. Нет, для Янушки нужно проявить смекалку. Пожалуй, ей можно будет подарить красивый альбом с фотографиями тех мест, где они вместе любили бывать. Еще для Янушки Таня приготовила присланную из Москвы симпатичную вазочку с синей росписью. «Настоящая Гжель, не подделка», — приписала в записке мама, упаковавшая дома подарок в слои бумаги, чтобы не разбился.
Мадам Гийяр, как думала Таня, не заслуживала подарка, но ей, как и всем, с кем вместе Таня работала, уже были заготовлены наборы матрешек разных рисунков и размеров. В деревянной расписной бабе прятались шесть мал-мала меньше подобных экземпляров. Таня никогда не могла понять, чем именно нравятся иностранцам такие вещи. Но когда, кстати, она уже подарила этих матрешек, она с удивлением и даже с некоторым умилением наблюдала, как сдержанная обычно Камилла раскрывает на своем столе одну матрешку за другой и, извлекая из большей меньшую, каждый раз с восхищением произносит: «О-о-о!» — и, прежде чем поставить деревянную куклу рядом с другой, вертит ее в руках, рассматривая, и с удивлением проводит пальцем по лицам кукол, по их расписным сарафанам.
— Семь! Целых семь! Мерси! — сказала ей тогда, пожимая руку, Камилла. — Я подарю их своим братьям и сестрам. Каждому по одной. По старшинству. Как раз получится, ведь у нас в семье семеро детей. У нас в Каталонии большие семьи! — даже с некоторой гордостью сообщила Камилла.
«У нее шестеро братьев и сестер! — подумала Таня. — С ума сойти! Будешь тут задумчивой и молчаливой!» Но когда на прощание Камилла показала ей фотографию, на которой выстроилась перед камерой ее семья — все такие же дородные, упитанные, как сама Камилла, обнявшись, дружно стоят перед огромным двухэтажным домом в саду, — чувство жалости к вечно сморкающейся и озабоченной Камилле куда-то быстро исчезло.
И еще ей хотелось купить подарок Ашоту. Правда, неизвестно ни где он сейчас, ни с кем, но когда Таня оглядывала цепким взглядом витрины магазинов мужской одежды, она непременно задумывалась, глядя на какую-нибудь вещь, купила бы она ее Ашоту или нет.
«Ну что за глупость! — думала она. — Что за наваждение! Маленький, нерусский, некрасивый, исчезнувший в неизвестном направлении, а вот поди ж ты, не идут из головы мысли о нем, вот хоть плачь! Кто бы мог подумать, что в Париже (в Париже!) она будет все время возвращаться мыслями к тому самому своему коллеге, которого раньше без волнения встречала в отделении каждый день и который совершенно не вызывал у нее никаких мыслей, кроме меркантильных — как попасть в Америку. Ашот прав — она была дура, когда считала, что главное — попасть за границу, а уж там-то она не пропадет. Ну вот теперь она за границей — не в Америке, правда, а в Европе. Но какая разница? Что здесь, что там, все равно никому не нужна! А как ей тогда, в Москве, хотелось охмурить какого-нибудь богача! Господи, что за глупость! Она видела теперь, гуляя с Янушкой, как подъезжают к ресторанам роскошные дамы в сопровождении элегантных респектабельных мужчин. Сначала она смотрела на них раскрыв рот. Эти же люди посещали открытия престижных выставок, дорогие аукционы, балы для избранных. Наверное, это парижский бомонд, мировая элита. Как прямо эти мужчины и дамы держали спины! Как страшно им, должно было, представить хотя бы на миг, что они могут выпасть из их элитарного общества. Как безупречны были их смокинги и прически! В каких выгодных позах останавливались они перед фотографами! И какие деланно-значительные при этом были у них лица! Женщины, все без исключения, были красивы. Но быть красивыми их обязанность, их работа. Простое, без косметики, лицо Янушки казалось гораздо симпатичнее тех искусственно сделанных лиц.
