Мейвис Чик - Любовник тетушки Маргарет

Джилл направилась к хлебному столу, надо было чем-нибудь заесть сыр: он оказался таким острым, что во рту горело. Дэвид любит такой. Она незаметно положила надкусанный кусок на край сырной телеги, надеясь, что никто этого не заметит, и по дороге взяла стакан сидра — промыть горло.

Но сидр оказался еще хуже. Будучи во хмелю и от этого несколько излишне раскрепощенной, Джилл с детской непосредственностью скорчила гримасу, сказала: «Бр-р!» — и собиралась уже было поставить стакан, как вдруг услышала рядом голос:

— Вам не понравился ни наш сыр, ни наш сидр. Что же вы любите?

Должно быть, это был хозяин — нечто командно-хозяйское слышалось в слове «наш».

Джилл подняла голову.

Мужчина улыбался ей чуть сардонической улыбкой. Волосы с проседью, очень прямая спина, военная выправка. Деревенская клетчатая рубашка, галстук из шнурка. На щеке прямо под левым глазом — небольшой шрам, грубоватая бледная веснушчатая кожа и глаза цвета морской волны под пушистыми рыжеватыми ресницами. Не ее тип. От улыбки шрам преломился крышечкой. Джилл почувствовала, как краснеет, — из-за сыра со следами ее зубов, укоризненно лежавшего там, где она его оставила, из-за нескромной критики в адрес сидра, которую себе позволила. Она опустила, потом снова подняла глаза. О чем он ее спросил, она уже забыла и сделала вид, что не расслышала:

— Что?

Улыбка на лице мужчины стала шире.

— Я спросил, что вы любите, если вам не нравится сидр.

— Шампанское, — беззаботно ответила она, полагая, что мужчина ее все равно не знает, а скоро она отсюда улизнет.

— Меня это не удивляет, — неожиданно мягко отозвался он.

Джилл слегка отодвинулась.

— А кого удивляет? — Ее голос прозвучал напряжен по-механически, как у плохой актрисы. Она поднесла стакан ко рту и отпила еще глоток отвратительного пойла. — Становится вкуснее, — солгала она как можно любезнее и хотела добавить что-нибудь насчет мероприятия вообще, как вдруг неожиданно для самой себя с горячностью выпалила: — А почему вы не приехали и не познакомились с нашей продукцией?

— А вы кто? — быстро спросил он. Она представилась.

Незнакомец забрал у нее стакан, поставил и взял ее под локоть.

— Давайте на минутку пройдем в контору.

Ни в коем случае, мелькнуло у нее в голове. Она деликатно высвободила локоть и ответила:

— Мне пора ехать.

Облокотившись на край телеги, скрестив руки на груди, приняв вальяжно-расслабленную позу и не обращая никакого внимания на окружавшую их толпу людей, он объяснил:

— Причина заключается в том, что мы провели на карте линию, которую решили не переступать.

— Немного напоминает суждения Медвежонка Руперта, — вырвалось у Джилл, и она тут же пожалела, что упомянула семейную шутку.

Он рассмеялся, шрам совсем исчез в морщинке.

— Медвежонка Руперта?

— Да так, ерунда. У нас в семье так говорят, когда имеют в виду, что взрослый человек ведет себя как ребенок.

— Судя по вашему «бр-р» и гримасе, которую вы скорчили, когда попробовали мой сидр, ребенку лет восемь.

Это наглость.

— Тем не менее, — для убедительности Джилл ткнула пальцем в борт телеги, — ограничивать себя какими-то произвольными линиями неразумно, это едва ли свидетельствует о хорошем деловом чутье!

— В противном случае мы бы дошли до того, что стали бы закупать картошку аж в Дунрее. Надо же где-то поставить предел.

Она, сама того не желая, хихикнула:

— Лучистая картошка.

Мужчина с недоумением приподнял бровь.

— В Дунрее находится атомная электростанция, — пояснила она.

— Я сказал это просто для примера, — возразил он, подобравшись, и Джилл заметила, что взгляд его стал менее приветливым.

— Так или иначе, мне пора ехать. Мой муж болен.

Мужчина огляделся по сторонам:

— Ваш муж здесь?

Джилл не смогла сдержать смеха. Представить себе, что Дэвид, с распухшей щекой, в пижаме, разгуливает по этой деревенской ярмарке, было действительно забавно.

— Нет, — сказала она, — мой бизнес его мало интересует. К тому же у него болит зуб. — Опять невольно хихикнула и смущенно прикрыла рот рукой.

— Значит, это ваш бизнес?

— Да, — сказала она, пригвождая его, как надеялась, уничтожающим взглядом. — Мой. Только мой! — Черт, такой капризный тон и вовсе уж пристал разве что трехлетнему ребенку. — Мне нужно идти.

— Ну, тогда мы могли бы поехать и… гм-м… посмотреть, что там у вас есть.

Джилл через плечо бросила взгляд на васильковую Лору Эшли, потом снова на мужчину. Их взгляды скрестились, в них промелькнуло нечто заговорщицкое.

Странным образом рядом вдруг оказался Сидни Берни, подошел взять еще сидра. Кивнув, он буркнул что-то, что Джилл истолковала как приветствие и извинение за беспокойство.

— Один из моих помощников, — торжественно представила его Джилл. — Не так ли, Сидни?

У Сидни был затравленный вид.

Рыжие брови поползли вверх, потом опустились на место.

— А вот вам, судя по всему, сидр понравился. Угощайтесь. — Хозяин жестом пригласил Сидни подойти поближе. — Джейн, налей-ка еще джентльмену.

Его интонация показалась Джилл настолько покровительственной, что захотелось чем-нибудь в него запустить. Этот тип вызывал у нее такие же эмоции, какие порой вызывал Дэвид. Она отошла от телеги, моля Бога, чтобы розовый шарф не слишком развевался на бедрах. Мужчина последовал за ней.

— Вы не представите меня своей жене, пока я не ушла? — с вызовом предложила она.

Он остановился, тоже бросил взгляд на васильковое платье и просто ответил:

— В другой раз. Сейчас она, кажется, очень занята.

— Джилл? — послышался голос у нее за спиной. Это был Питер Пайпер. — Джилл, а где Дэвид? Иди сюда, поговори с одиноким стариком-репортером. Что-нибудь присмотрела?

— Еще нет, — с улыбкой ответил за нее хозяин. — Но это можно исправить, если даму что-нибудь заинтересует. — Она ощутила, как мужчина чуть заметно сжал ей локоть. — Что ж, до свидания.

У Джилл екнуло сердце. Оглянувшись, она увидела, как человек в клетчатой рубашке, протискиваясь сквозь толпу, на миг обернулся и улыбнулся ей. Как непривлекательно выглядят седеющие рыжие волосы, отметила Джилл. По дороге домой у нее в голове вертелось: интересно, знает ли он римскую эротическую поэзию? Стал бы насмехаться над англосаксонскими именами? Глядя на прекрасные холмы, позолоченные заходящим солнцем, она чувствовала себя подавленной. Приключение! Разбежалась. Вместо этого завтра утром предстоит мучиться от похмелья.

Верити была не слишком любезна со своей Стеной в последнее время. Летом, когда дверь можно было держать открытой и кухню заполнял аромат кустарников, роз и душистого горошка, дело обстояло не так уж скверно. До самого начала осени все было ничего себе — она заканчивала сценарий, писала по заказу статьи «Удивительный мир массмедиа» и «Что произошло со всеми новыми писателями». Но когда сценарий и статьи были сданы, деньги положены в банк и образовалась куча свободного времени, она уже с ранних сумерек ощущала холодок приближающейся одинокой ночи. А с наступлением темноты впереди начинало призывно маячить северное сияние джина. И вместе с этим мерцающим свечением приходила пора длинных монологов, обращенных к тосканской пустоте.