Эми Дженкинс - Медовый месяц
– Очень красиво, – ответила я. Красивее, чем само озеро, напоминавшее молочно-серую лужу. И никакого ветра.
Мы взобрались по бесконечной расслоившейся каменной лестнице к рассыпающемуся храму майя наверху. Мне было жарко, все меня раздражало, и от осмотра достопримечательностей меня вдруг охватила тоска. Я страдала этим с детства – проклинаю принудительный энтузиазм отца. Симптомы этой болезни – скука, вялость, тупость, непреодолимое желание вернуться домой и посмотреть «Симпсонов».
– Поверженный бог, – сказал Алекс, указывая на скульптуру у входа в храм.
– Поверженный бог? – переспросила я, очнувшись.
– Да, – сказал Алекс, – когда-то он был великим. Его почитали. – Он пошел дальше, уткнувшись в путеводитель.
– Я вся трепещу! – послышался знакомый калифорнийский говорок. – Бог ответил на мое послание.
– Очень недурная экспозиция, – ответил еще более знакомый английский.
Алекс схватил меня и увлек за одну из могил. Мы скрючились там, как идиоты, пока Черил с Эдом изучали разные погребения.
– Я чувствую себя как в «Звуках музыки», – шепнула я Алексу.
Действительно, я всю жизнь мечтала оказаться в «Звуках музыки» – хотя Тереза и была хорошей приемной матерью, она никогда не пела нам о перевязанных веревкой свертках в коричневой бумаге.[61]
– Ш-ш-ш, – сердито прошипел Алекс.
– Ш-ш-шницель с лапшой, – сказала я.
– Что? – раздраженно спросил он.
– Шницель, – повторила я громче. Это прозвучало как чих.
– На, – прошипел он, протягивая мне платок. – Пожалуйста, тише.
Не знаю, было ли это тоской от осмотра достопримечательностей или желанием позлить Алекса, но что-то тянуло меня продолжать.
– Латунные котелки, – прошептала я.
– Теплые шерстяные варежки – послышалось с другой стороны колонны.[62]
От этого – немного на манер Лайсл[63] – я разинула рот, а из-за колонны, улыбаясь мне, появился Эд, и игра была кончена. Нам с Алексом пришлось выйти, и это было очень неловко – не говоря уж о жаре и духоте. Храм напоминал духовку, а Черил – оплывшую свечку. Она плохо переносит жару.
– Это была моя идея, – сказал Эд.
– Кажется, ты собирался домой, – сказала я.
– Я вовсе не собирался отказываться от тебя, – ответил он.
– Звучит как новая песня.
– Нет. Просто бракованный дубль.
– Прекрасно, – сказала я. – В реальной жизни бракованные дубли идут в ход. Это тебе не кино.
– Извините, – проговорил Алекс и вышел из храма.
Мы последовали за ним.
Оказывается, Эд с Черил приехали на такси, но, когда мы пришли на стоянку, их машина уже уехала.
– Я должна была об этом догадаться, – сказала Черил. – Адское такси! Без кондиционера. В такой стране, как эта, кондиционер должен входить в число неотъемлемых прав человека. А водитель включил еще музыку на полную мощность и – только подумайте! – закурил. Я чуть не померла. Настоящее варварство. Лет через сто никто не поверит, что люди брали в рот эти раковые палочки.
– Что не мешало тебе делать это в Нью-Йорке, – заметил Эд, отчего Алекс вдруг выпрямился и посмотрел на Черил. У меня было такое чувство, что они впервые посмотрели друг другу в глаза.
– Ах, это… – сказала она. – Это было в параллельном мире. Ребята, вы должны отвезти нас в отель. У вас в машине есть кондиционер?
– В некотором роде, – ответил Алекс, опуская верх «Гольфа».
– Алекс, – сказала Черил, – я не могу ехать в этой штуке без крыши. Я умру от жары.
Алекс взглянул на нее. «Сейчас начнется», – подумала я. Милая домашняя ссора. Но, к моему изумлению, он просто снова поднял крышу.
Мы все сели в машину.
– Уютненько, – сказал Алекс.
Уют, как оказалось, был наименьшей из наших проблем. Машина не заводилась. Пришлось поискать, кто бы нас подвез, но машин вокруг было мало, а имевшиеся не могли нас вместить. Очевидно, автобусы ходили в Кобу лишь один день в неделю на букву «Т», но никто не знал, обозначало это день недели по-испански или по-английски.
В конце концов Алекс остановил какой-то мопед, сел на багажник и сказал, что поедет позвонить в бюро проката автомобилей. Мы никак не могли смириться с тем, что останемся на этой жаре. Черил пошла «в туалет» (за кустик) и села практически прямо на змею. В результате она оказалась поистине женщиной на грани нервного срыва.[64] В конце концов все мы уселись на мопеды за спиной нескольких студентов из Канады. Это выглядело довольно нелепо. Нас высадили в придорожной деревушке, где был телефон.
Оказалось, что бюро проката спасет нас не раньше следующего дня, так что мы зарегистрировались в какой-то запущенной ночлежке на берегу.
Я говорю «зарегистрировались» – Черил заняла последнюю комнату с единственной кроватью и слышать не хотела, чтобы к ней кого-то подселили. Она была крайне возмущена и говорила, что мы, кажется, не представляем, сколько тепла выделяет человеческое тело. Неимоверно много. Она выпросила у хозяина гостиницы вентилятор и ушла в свою комнату молиться на него. Мне и Алексу постелили по тюфяку под навесом. Эд расположился в гамаке на улице.
Мы с Алексом пошли в деревню и поужинали там жареными бобами – по его настоянию мы улизнули тайком. Его пугала мысль об ужине вчетвером. Когда мы вернулись, я натянула над нашими тюфяками москитную сетку.
Черил осталась в своей комнате, и я пошла взглянуть на Эда. Он сидел на берегу в свете отдаленных фонарей и печально бросал в прибой камешки.
Какое-то время мы посидели рядом.
– Думаешь, сможешь когда-нибудь меня простить? – в конце концов проговорила я.
– Хитрая, – ответил он. – Не уверен, что ты сама могла бы кого-нибудь простить.
– Мне не стоит и пытаться что-либо исправить? – спросила я.
– Да, – ответил он.
Мы помолчали. Потом он проговорил:
– Я не говорю, что прощения не может быть. Всякое бывает. Вдруг когда-нибудь что-нибудь случится.
Иногда мне кажется, что Эд – милейший человек на планете. Я сказала:
– Ты хочешь сказать, что если по пути назад в аэропорт Мехико познакомишься с Милой Йовович (а не вынуди я тебя приехать сюда, никогда бы не познакомился) и потом проведешь с ней всю жизнь в семейном счастье – тогда, может быть, ты меня простишь?
– Именно так, – ответил он. И улыбнулся. Я была рада его улыбке. – Я выживу. Ты знаешь сама. Я выживу.
– Забавно, что тебе нужно это говорить, – сказала я.
– Сейчас мне просто хочется домой. Уехать домой, оказаться в одном из своих садов, посмотреть, как там поживают камелии, и полить их.
– Стосковался по дому, – сказала я.
– Да.
Почему-то мне захотелось заплакать. Я пыталась удержаться, но мои губы скривились, глаза затуманились, а Эд так хорошо меня знает.
