Елена Гайворонская - Наследство
Зима с ее дождями и сыростью пронеслась как один ненастный день. Вот уже первое весеннее солнце рассеивало золотистые соломинки лучей по стрельчатым крышам «Сказки». В «Надежде» тоже царил смутный переполох – предвестник таинственного «нечто». Хитом предстоящего сезона стала весть о назначении Мустафы Офенди на должность управляющего новым отелем.
«Кто бы мог подумать!» – разводя руками, только и говорили друг другу коллеги. Али не удивился. Он как истинный философ и просто человек, многое повидавший, хорошо знал, что карьеру гораздо чаще и успешнее делает упорная и преданная боссу посредственность, чем яркая индивидуальность. Еще и потому, что посредственность всю свою жизнь малюсенькими шажками медленно, но верно движется в заветном направлении. Индивидуальность же подчас шагает чересчур широко и не в ту сторону.
В тот день работы было немного. Из туристов – экономные немцы да небольшая компания англичан. Не сезон. Для «несезона» и это хорошо. Многие отели просто закрываются на осенне-зимний период. А «Надежда» не только держится – еще и приносит прибыль. А значит, зарплату сотрудникам. Что и говорить: молодцы Асим и девчонка. Команда. Эх, Алекс, дружок дорогой, вот какую девушку тебе бы следовало полюбить… С такой хоть в воду, хоть в огонь, хоть черту в задницу… Он поймал себя на том, что думает о молодой хозяйке почти с симпатией. Что ж, время все расставляет по местам. Только не стоит его торопить. Странно, почему люди постоянно забывают об этом.
Музыкалка выплюнула диск. Али наугад зарядил другой. Оказалось, русский. Россиян сейчас нет. Они к сезону потянутся. Ну и ладно, пускай.
Вроде бюргеры не против. К тому же в глубине сада бармен заметил Нину. Ей приятно будет.
«Пожалуйста, не умирай…»
Али заметил, как подошедшая Нина вздрогнула, даже дернулась всем телом, от ресниц до коленок, словно ей причинили неожиданную острую боль. В ту же минуту он поймал ее беглый взгляд, полный немого отчаяния, и, осененный смутной догадкой, переключил мелодию. Она сказала:
– Спасибо.
Бармен кивнул, не спрашивая, за что именно. Если человек цепенеет при словах «Пожалуйста, не умирай…», значит, есть на то веская причина.
Она посмотрела на него очень внимательно:
– Пожалуйста, приготовьте этот ваш… «Опиум».
Али принялся колдовать с бутылками. Подперев кулачком щеку, девушка наблюдала, как бармен орудует шейкером.
– Это Алекс придумал?
– Да.
– Для нее?
– Да.
– Вы мне не расскажете?
Взгляды бармена и хозяйки встретились. Али медлил, выжидая возможного подвоха.
– Наверно, я больше, чем кто-либо, имею право знать, как вы считаете?
– Вам все известно…
– Не знаю. Мне чего-то недостает. Вы ведь были его другом… Как все было? Расскажите с самого начала. Возможно, я сумею…
– Что?
– Так, ничего… – Она покачала головой. – Мне нелегко говорить об этом с вами.
– Мне тоже, – честно сказал Али. – Но я попытаюсь. – Он глубоко вздохнул, будто собирался погружаться под воду. – Что ж, с начала так с начала…
Глубокий зимний сумрак спустился на «Надежду». Казалось, в гулком темном отеле осталось только двое обитателей – мужчина в барменской униформе и девушка, зябко кутавшаяся в пальто. И казалось: весь мир сосредоточился на этом освещенном, будто сцена, пятачке, театра теней прошлого.
– Я виноват. – Бармен беспомощно вертел тонкую соломинку в широких пальцах. – Я сказал тогда: «Дерись за свою мечту… Пусть жизнь сама все расставит по местам…» Я не должен был этого говорить. Я не имел права вмешиваться. Возможно, все сложилось бы иначе, а быть может, и нет. Я не знаю. Но одно я знаю точно: я больше никогда никому не давал советов. Каждый сам делает свой выбор. Клянусь жизнями моих детей, я не мог и предположить, что все закончится так чудовищно… Но все эти годы я жил с мыслью, что, промолчи я в тот вечер, отель так бы и остался монументом несбывшейся мечты. Алекс не отправил бы тех писем, Надежда не появилась бы здесь снова… Потом я пытался его остановить, но было поздно… Алекс был болен ею, и с каждым днем ему становилось хуже и хуже…
Али не знал, зачем говорит все это незнакомой строгой девушке, такой не похожей на ту, что десять лет назад холодным дождем, бледным видением разрушила карнавальную безоблачность нового земного рая, а заодно и самое себя. Ему было нелегко говорить с ней, но – странное дело – он чувствовал облегчение, словно с каждым словом вскрывался неведомый гнойник, принося вожделенное освобождение от застарелой хвори.
– Иногда мне казалось, что он, как ребенок, желает то, что не в состоянии получить. Я не понимал, зачем он пытался ее удержать. Ведь она никогда не любила его. Она и не собиралась здесь задерживаться. Ей просто хотелось посмотреть на отель своего имени… Это было так естественно: простое человеческое любопытство, пополам с женским тщеславием… Кто бы на ее месте устоял? Но для Алекса это значило гораздо больше, чем она даже могла предположить. Она поняла это, когда приехала. Алекс умолял ее остаться. Но она улетела в тот же день. Самое нелепое, что между ними ничего не было. Ровным счетом ничего. Алекс был вне себя. Твердил, что больше не позволит ей водить себя за нос, не даст снова исчезнуть на шесть лет… Я говорил, что это глупо. Приводил десятки доводов. Но он был как безумный, ничего не желал слушать, только орал и пил. Я тогда плюнул и ушел. А наутро узнал, что он улетел в Москву. Там разыскал офис компании, где работал ваш отец, явился туда и наплел черт-те что. Будто у них с Надеждой старый долгий роман. Будто она хочет уйти, но боится, и он требует отпустить ее…
В качестве доказательств продемонстрировал рекламные проспекты «Надежды», какую-то фотографию… После он рассказывал мне, что, когда ваш отец услышал весь этот бред, то, не проронив ни слова, вышел из кабинета…
Потом приехала Надежда. Она была вне себя. Прилюдно отхлестала Алекса по щекам, визжала, кричала, плакала, с ней была настоящая истерика. Он сгреб ее в охапку, уволок в отель. После я узнал, что после визита Алекса ваш отец просто выкинул ее из дома и запретил видеться с ребенком. И пригрозил, что если Надежда нарушит его волю, тогда он расскажет дочери, что ее мать – обыкновенная шлюха… Мол, Сергей может – в ярости он способен на многое. А девочка чересчур мала и ранима, чтобы выдержать такое… Пусть лучше она считает, что мать просто отправилась на лечение за границу.
Все это я узнал от Алекса и, надо сказать, едва сдержался, чтобы не съездить ему по физиономии. Я никогда не был поклонником Надежды, но то, что натворил Алекс, было мне противно. Тем более, что страдал ребенок. Но Алексу было плевать на все. Главное: его каприз, его мечта, Надежда была рядом. И он мог делать с нею все, что заблагорассудится. Он был доволен, прямо-таки светился от радости. Он свято верил в то, что сделает Надежду счастливой. Напрасно я пытался вдолбить, что невозможно осчастливить насильно. Алекс был слеп и глух ко всему, что шло вразрез с его планами. С ним уже было невозможно разговаривать. Алекс и прежде не был ангелом, но со временем деньги и власть сделали его настоящим самодуром. Асим оставался единственным, кто имел на него влияние. Но тому хватало своих забот. Он никогда не встревал в чужую личную жизнь.
