Джоанна Троллоп - Чужие дети
— Я не решила.
— Ты хочешь остаться? — задала вопрос мать. В ее голосе зазвучала настоящая тревога. — Ты хочешь остаться и составить мне компанию?
Бекки посмотрела на нее. Она коснулась нагрудного кармана на своей жилетке и на миг сунула туда руку. Во время поездки Джози останавливалась на заправочной станции, и когда она вернулась в машину, после того как заплатила за бензин, протянула Бекки пачку «Мальборо Лайт». Мачеха ничего не сказала. Бекки — тоже.
— Я выйду, — проговорила Бекки.
— Куда?
— Не знаю. Может быть, пройдусь.
— Ты надолго?
— Нет, — ответила дочь.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Надин. — Мы должны обо всем поговорить.
— Прости, — отозвалась девочка, проходя через кухню к наружной двери. — Я останусь, пока тебе не станет лучше. Я сказала, что останусь. Но я не говорила, что буду разговаривать…
— …Ты пробыла здесь неделю, — сказала теперь миссис Хантли.
— Да, я в курсе.
— А как же твоя школа?
— Сегодня конец четверти. В любом случае, я освобождена от занятий…
Тим Хантли бросил кусок хлеба на свою пустую тарелку, наколол его на вилку и стал собирать соус.
— А как насчет того, чтобы твой папа оказал помощь?
— Он не может.
— Почему?
Бекки посмотрела прямо ему в лицо:
— Она не позволит этого.
Тим опустил кусок хлеба в рот.
— Но это хуже для тебя?
Девочка пожала плечами. Она встала, держась за край стола.
— Это не правильно, — заявила миссис Хантли, глядя на Бекки. — Тебе нужно учиться.
— Я лучше вернусь назад, — сказала дочь Надин.
Тим тоже встал.
— Позвони нам. В любое время.
— Спасибо, — сказала Бекки.
Она вышла из дома фермеров, пока они смотрели на нее, а потом на безопасном расстоянии прошла мимо лающих собак и по мостику из шпал выбралась на дорогу. Вода в ручье стояла высоко — из-за гор пришли дожди поздней зимы, Как сказал почтальон. Теперь вода быстрым потоком убегала прочь, а заросли боярышника подмерзли, ярко-зеленые листья смотрелись так, будто каждый из них был аккуратно вырезан ножницами для рукоделия.
Бекки достала из кармана пачку сигарет и сунула одну в рот. Это была последняя из той самой пачки, которую Джози дала ей неделю назад. Девочка остановилась при спуске в аллее, чтобы прикурить, а потом отправилась дальше, глухо топая своими тяжелыми ботинками, выпуская голубой дым в чистый воздух над потоком и зарослями боярышника.
Надин сидела на траве под яблоней в саду коттеджа. Она была в очках. На ее коленях красовалась стопка книг — самых разных версий самоучителя греческого, которые она нашла в местном букинистическом магазине. Мать посмотрела на Бекки, когда та прошла через ворота.
— Как все прошло?
— Отлично, — сказала Бекки.
— Ты собираешь мне рассказать об этом?
— А нечего рассказывать, — ответила дочь. Она прислонилась к яблоне. — Тим ел, и они расспрашивали про твое самочувствие.
Надин сняла очки.
— Со мной все в порядке.
— Сейчас, — ответила Бекки. Она прикоснулась рукой к карману жилетки, затем опустилась вниз и прислонилась спиной к дереву, обхватив руками колени.
— Нет, со мной действительно теперь в порядке. Я хочу… Я обещаю. Наступает лето…
— Тебе не следует жить одной, — проговорила Бекки.
— Что?
— Ты слышала меня. Тебе не следует жить одной. Ты не справляешься.
Надин кинула на нее взгляд, полный страдания:
— О, Бекки…
— Ты не можешь, — сказала дочь, глядя на небо через черные с наростами ветви яблонь. — И… — она замолчала.
— И что? — спросила мать, и в ее голосе вдруг зазвучали нотки дурного предчувствия.
— И я, — повторила Бекки, чей взгляд все еще был обращен к небу, — я не могу жить с тобой больше постоянно. Я тоже не сумею решить твои проблемы.
— У меня не получилось, — сказал Мэтью.
Джози повернулась. Он появился в дверях кухни в своем пиджаке и галстуке после работы, но галстук съехал в сторону и был ослаблен.
— Они произнесли передо мной целую речь, — сказал Мэтью. — Одну из тех, когда ты знаешь, что они надеяться, будто ты не догадаешься, что самое последнее, что хотят сделать — это сказать тебе правду.
Он медленно прошел на кухню, выдвинул стул из-за стола и сел. Джози пододвинула к нему другой стул и быстро опустилась на него, взяв мужа за руку.
— О, Мэт!
— Они сказали, что, хотя у меня есть весь необходимый опыт и квалификация, но они чувствуют, что при сложившихся в моей семье обстоятельствах, это не самый подходящий момент в жизни, чтобы брать на себя дополнительную ответственность. Сказали, что все поменяется несколько раз, и нужно только подождать, отчего я едва не вскочил с места. Такая несправедливость, что…
— Я понимаю.
— Понимаешь, несправедливо не то, что мне не дают работу. Я имею в виду другую несправедливость — этот вкрадчивый выпад: обстоятельства в моей семье так важны теперь для меня… Эти обстоятельства обычно всегда были еще хуже нынешних. Вот она, эта трусливая боязнь сказать мне, что я просто недостаточно хорош!
Джози подняла свободную руку и поднесла ее к своему лицу.
— Никто не может сделать такое, не будучи садистом. Никто иной.
Он посмотрел на жену.
— Я не могу смириться с тем, что моя первая попытка карьерного роста после женитьбы на тебе провалилась.
Мэт наклонился вперед и поцеловал ее.
— Нам было нужно это повышение, — сказал он. — Нам надо, чтобы произошло нечто положительное в нашей жизни, чтобы показать — мы вышли из тупика. — Он мягко высвободил свою руку. — Где дети?
— Гуляют, — сказала Джози. — Клер и Рори у соседей, а Бекки пошла навестить друзей.
— Стало немного лучше с тех пор, как Бекки вернулась?
— Поспокойнее, — ответила его жена.
— Только это?
Она опустила взгляд на свои руки. Что-то изменилось в сознании Джози за время после возвращения из Херфордшира, это занимало ее мысли, но она считала, что не готова рассказать обо всем мужу. Что-то поменялось в ее восприятии детей Мэтью. Это была небольшая, но существенная перемена восприятия. Пока Джози осознавала это, не зная, как теперь поступать, она с удивлением обнаружила, что хочет сохранить перемену втайне. Она все чаще думала о лице Бекки, когда та выходила из машины возле коттеджа Надин, о фигурке падчерицы, уменьшенной в водительском зеркале, когда Джози уезжала прочь после той скандальной сцены. Она и не предполагала, что Надин может впасть в такую ярость, не думала, что она такова. Но еще удивительнее оказалось то, чего и представить-то было невозможно: взаимного ослабления неприкрытой враждебности между ней и Бекки. Можно привести дюжину причин той враждебности, разложить по полочкам все следствия установившегося взаимного отвращения. Но все же после всех объяснений остается устойчивое ощущение — в краткий миг ослабления вражды сверкнула искра надежды.
