Джоанна Троллоп - Чужие дети
Он отправился па Баррат-роуд, сказав себе, что это только на десять минут — и провел там больше часа. Дед преподал мальчикам урок гольфа, как сам рассказал, и Джози пригласила его на чашку чая. Когда мать Карен накинулась на него из-за визита туда, дед сказал:
— Не ходить туда — потеря для тебя, Пегги, и ни для кого другого, — после чего вышел из комнаты.
Теперь, думала Карен, можно было подумать, что у него никогда не было угрызений совести. Он исправил положение вещей для Джози (у Мэтью не было времени для этого), пообещав Бекки сотню фунтов на Рождество, если она бросит курить, и, сказал мальчикам, что он сделает из них членов лиги седжеберской футбольной команды юниоров на следующий сезон. Отец начал рассказывать Карен обо всем, словно знал о родственниках больше, чем она сама — о Мэтью, который недавно встретился с назначенным директором и проникся к нему симпатией, об отце Руфуса, собирающимся отвезти мальчика в «Леголенд» в Дании на школьных каникулах, потому что сейчас дома возникли какие-то сложности, о Бекки, сказавшей, что она проведет неделю в коммуне у своей матери, но отказавшейся пообещать Надин пробыть там дольше, пока сама не узнает, что это такое на самом деле.
— Надин постоянно звонит, — сказал Дерек. — Она звонит все время.
— Из автофургона?
— У нее есть мобильный телефон.
И Карен подумала, что, без сомнения, Надин всегда будет звонить. Просто нельзя полагаться полностью на коммуну, что она займет ее на более долгий срок. Нельзя поверить и в то, что Надин действительно когда-нибудь изменится, по-настоящему разовьет способность любить то место, где она находится, что ей понравится, делать что-то самой.
Джози сказала, что никогда не упоминает имени Надин с детьми, пока они сами первыми не заговорят о матери. Но ей нетрудно заметить, что когда она теперь звонит, у них часто возникает осязаемое нежелание идти разговаривать с Надин.
— Я просто говорю, — сказала Джози, — что они должны это делать. Она — их мать.
Карен помахала ей рукой.
— Разве мы не ведем себя хорошо…
— Это нетрудно, — ответила Джози, — если вы не будете слишком стараться.
— Нет, трудно.
— Нет, — ответила Джози. — Не трудно. Не невыполнимо, да и нетрудно.
Карен поставила на землю пакеты с вещами из химчистки, перекладывая их в свободную руку и освобождая другую. Иногда она удивлялась тому, что во всем чувствовалось присутствие Мэтью. Он много сделал, чтобы поддержать Джози и своих детей. Как трудно должно быть полностью бросить старую привычку молчаливого согласия по отношению к Надин ради непродолжительного спокойствия. Джози не разговаривала с Карен об этом. Она была очень откровенна во многих вопросах, говоря о себе, о Руфусе, о детях Мэтью, о своем первом браке, о глобальных угрызениях совести по поводу того, что она ничего не сделала, чтобы помочь той женщине, которая почти что стала мачехой Руфуса…
— Но что ты должна была сделать?
— Ничего, вероятно. Но мне бы хотелось, чтобы она знала — это не ее вина, а Руфус действительно любит ее.
…Но она никогда не говорила о своих отношениях с Мэтью. Карен могла понять это. Она бы получила огромное удовольствие от откровенной беседы о своем брате, но отлично видела эту тонкую грань стремления, когда собираешься построить добрые отношения в маленьком доме, сохраняя в основном принципы чести мундира: избегать бестактных вопросов насколько возможно ради любой надежды на успех. Наблюдая за семьей Мэтью, Карен подумала, что они не поступали плохо. Безусловно, Мэт и Джози смотрели в одном направлении, и даже если удача пока не улыбнулась им, можно понять: они будут вместе до конца, потому что хотят этого, намерены быть вместе.
И среди этих мыслей, которые занимали Карен даже немного назойливо, стала появляться еще одна идея, которой Карен меньше года назад и допустить не могла. Иногда, когда она шла на Баррат-роуд, ей казалось, что у нее появлялось предчувствие. Это была всего лишь мимолетная мысль, не более чем интуиция. Но предчувствие становилось настойчивым, хотя и неоформленным. Четкая идея появилась, когда она зашла в дом обычным днем и обнаружила беспорядок на кухне, выстиранное белье на веревке, включенный громко телевизор без зрителей — и Джози посреди всего этого. Жена брата выглядела менее чужой, чем обычно, более знакомой и родной. Она стала, подумала про себя Карен, выглядеть так, будто всегда была частью этого дома, как если бы у нее появилось ощущение принадлежности ко всему, словно видимость медленно становилась сутью.
И Карен осознала, глядя на нее, что пройдут часы, дни и годы, и у детей появится ощущение, что Джози стала их родным человеком.
Карен последний раз переложила из руки в руку пакеты с вещами из химчистки и поднялась по ступеням, на которых лежала перевернутая роликовая доска, подобно жуку, перекатившемуся на спину. Она окинула взглядом дом. Большинство окон были открыты. «Однажды, — сказала она себе, — однажды…»
