Пигалица - Ольга Рузанова
Даже если позовет.
Оказавшись у Моти, я сразу закрываюсь в ванной. Включаю воду в душевой, встаю под хлесткие струи и реву. Долго, до икоты и ноющей боли в груди.
Как наяву слышу его голос «Уходи, Эля». Он меня прогнал. Вышвырнул, как котенка, нассавшего в тапки.
- Малыш, - слышу из-за двери обеспокоенный голос брата, - у тебя все нормально?
- Да, - пытаюсь ответить, но понимаю, что не слышу собственного голоса.
- Эля!
Прочищаю горло и выключаю воду.
- Нормально.
- Выходи, давай!
Я простояла под водой так долго, что кожа ладоней скукожилась в урюк, а в тепломагистрали наверняка закончилась горячая вода.
С горем пополам обтираюсь полотенцем и надеваю Мотин халат, полы которого при ходьбе волочатся по полу.
- Иди сюда, - зовет Матвей из кухни.
- Я есть не хочу, - отзываюсь, напуганная, что он решит напичкать меня едой. Хотя на деле и не помню, когда последний раз нормально ела.
- Держи, - сует в руку бокал с чем-то темным на дне и дольку лимона.
- Что это? Виски?
- Лекарство.
- Фу-у…
- Пей, - велит брат, подталкивая мою руку ко рту, - легче будет.
Говорит со знанием дела. Сам почти год после развода этой микстурой лечился.
Я решаю не спорить. Может, и правда полегчает, усну хоть.
Резко, как заправский алкоголик, выдыхаю, и залпом осушаю бокал.
- Лимон, - подсказывает Мотя.
Закидываю в рот дольку и, зажмурившись быстро-быстро ее пережевываю.
- Молодец. Иди спать. Утро вечера мудренее.
Чувствуя, как изнутри пошло согревающее тепло, слабо улыбаюсь. Стянутость в горле немного отпускает. Получается нормально дышать. Эффект мне нравится. Если так и дальше пойдет, сопьюсь, к чертовой матери.
Закутавшись в одеяло с головой, пытаюсь заснуть. То ли от слез, то ли от спиртного, начинает болеть голова. Расслабится не получается. В ушах раз за разом звенит голос Дена: Уходи… Уходи… Уходи…
Тихо заскулив, снова начинаю плакать, но уже по другой причине. Первая реакция на произошедшее – животный ужас, что это конец, что никогда больше я с ним не буду. Теперь я реву от обиды. Никогда прежде я не чувствовала себя такой униженной. А самое ужасное то, что я продолжаю лелеять надежду, что он позовет меня назад.
Потому что не представляю, как смогу жить без него.
Проходит час, и в мою голову закрадывается мысль, что, возможно, я сама во всем виновата. Не доверяла, ревновала, истерила, была слишком навязчива. Мужчины этого не любят, им нужен уют, покой и поддержка.
Держать все в себе становится невыносимым. Хватаюсь за телефон с намерением написать Женьке. На минуту задумываюсь. А стоит ли? Не думаю, что мы настолько близки, чтобы делится сокровенным. К тому же гордость не позволяет предстать перед ней униженной в соплях и слезах брошенкой.
Позвонить Марине или Уле? Тоже не вариант. Я ведь не говорила им, что с Деном живу, так с чего вдруг расскажу, что с ним рассталась? Капец просто – даже поплакаться некому.
Встаю и, закутавшись в одеяло, плетусь в гостиную, где на диване спит Матвей.
Не спит, как оказалось. Закинув руку за голову, залипает в телефоне.
- Моть…
- Чего не спишь?
- Не спится, - останавливаюсь на пороге, - можно у тебя спросить?
- Иди сюда.
Подхожу и сворачиваюсь клубком у него под боком.
- Ответь только правду, пожалуйста.
- Конечно.
Убрав телефон, поворачивается ко мне.
- Ты тоже считаешь, что я во всем виновата? Я неправильно себя вела с ним?
- Я так не считаю. И, если честно, был к этому готов.
- Почему?
- Потому что я достаточно хорошо знаю вас обоих, - выдержав небольшую паузу, тихо проговаривает, - никто не виноват.
- Он попросил паузу.
- Плохая идея.
Это я и сама понимаю. Чаще всего при расставаниях так говорят трусы.
- А если он позовет меня обратно?
Кажется, брату мой вопрос не нравится. Сжав челюсти, гоняет по лицу желваки. Смотрит на меня не то с жалостью, не то с раздражением.
- И побежишь к нему назад? – взбив под своей головой подушку, Матвей продолжает, - знаешь, говорят, в счастливых парах один целует, а второй подставляет щеку. Понимаешь, о чем я?
- Понимаю. Ты хочешь сказать, что я люблю, а он позволяет любить?
- Да.
Внезапно горло вновь стягивает обручем, по спине ползет неприятный холодок.
- Я бы не хотел для тебя такой участи…
И я… Я тоже хочу быть любимой. Я же не ущербная, меня ведь тоже любить можно.
- Ему приятно было быть с тобой, пока ты не доставляла хлопот, как только появились сложности, он выставил тебя за дверь.
- Ты очень жесток, Мотя, - шепчу я.
- Я говорю, то, что вижу, Эля. Не обижайся, - нежным движением убирает с лица прядь волос.
- Я не обижаюсь.
- Если ты сейчас вернешься к нему, будешь бегать так всю жизнь, пока полностью не разочаруешь его.
Мы замолкаем. Каждый думаем о своем. Летать бумерангом туда-сюда я не хочу. Любить за двоих тоже. Гордость все же имеется. Но думать о том, что никогда больше он меня не поцелует, тоже больно.
- Моть, а мама с папой любили друг друга?
Я маму не помню вообще. Она умерла, когда мне было полгода. Папа больше не женился, с годами
