Софи Кинселла - Тайный мир шопоголика

Этого не может быть. Сколько раз я видела все это по телевизору? А сейчас я сама буду тут. Невероятно.

— У нас до рекламы две минуты. — Зелда ведет нас по залу, через целые охапки кабелей. — Рори и Эмма все еще в библиотеке с Элизабет.

Она указывает на кресла по разные стороны от журнального столика, и я робко присаживаюсь. Кресла жестче, чем я думала, и выглядят… иначе. Все выглядит иначе. Как все странно. Софиты так ярко светят мне в лицо, что я почти слепну. Подходит девушка и протягивает провод микрофона под моей блузкой, выводит его у воротника и цепляет микрофон на лацкан пиджака. Я неловко поднимаю руку, чтобы откинуть волосы, и тут же ко мне подскакивает Зелда:

— Ребекка, постарайтесь поменьше двигаться. Иначе будет слишком много шума.

— Извините.

Что-то у меня с голосом. Такое чувство, будто в горло запихали клок ваты. Смотрю на ближайшую камеру и с ужасом замечаю, что она надвигается на меня.

— Так, Ребекка… — Это снова Зелда. — Еще одно золотое правило: не смотрите в камеру, хорошо? Ведите себя естественно!

— Постараюсь, — хриплю я в ответ. «Ведите себя естественно», всего-то.

— Тридцать секунд до рекламы. — Зелда смотрит на часы. — Люк, все в порядке?

— В полном, — спокойно отвечает он. Сидит так, словно всю жизнь на этом диване провел. Типичная мужская реакция — мужчинам все равно, как они выглядят.

Я ерзаю, нервно одергиваю юбку, расправляю жакет. Говорят, что телекамера прибавляет пять килограммов, значит, мои ноги будут казаться толстыми. Может, мне их по-другому скрестить? А вдруг они станут казаться еще толще? Но этот насущный вопрос я решить не успеваю, потому что с другой стороны студии раздается звонкий голос:

— Привет!

Я вскидываю голову и едва не подскакиваю от восторга. Это же Эмма Марч во плоти! На ней розовый костюм, и она спешит к дивану, а за ней идет Рори. А у него, оказывается, еще более квадратная челюсть, чем на экране. Все-таки странно видеть звезд в жизни. Они кажутся такими… нереальными.

— Привет! — весело повторяет Эмма и садится на диван. — Так вы, значит, финансовые эксперты, да? Господи, умираю, как хочу по-маленькому. — Она щурится в направлении прожекторов. — Зелда, этот блок на сколько?

— Привет, Роберта, — пожимает мне руку Рори.

— Ее зовут Ребекка! — Эмма шутливо закатывает глаза. — Безнадежный случай, честное слово, — обращается она ко мне и ерзает. — Мне правда очень нужно.

— Поздно, — ухмыляется Рори.

— Это же очень вредно — сдерживаться, когда очень хочется, да? — морщит лоб Эмма. — По-моему, у нас эту тему однажды обсуждали в передаче. Звонила какая-то странная девица и говорила, что ходит в туалет только раз в день, а доктор Джеймс сказал… что он тогда сказал?

— Не помню, — смеется Рори. — У меня все эти звонки проскакивают мимо ушей. И должен вас предупредить, Ребекка, — улыбается он, и я слабо улыбаюсь в ответ, — что ничего не смыслю в финансовых делах. Это за пределами моего интеллекта.

— Десять секунд, — слышится голос Зелды откуда-то сбоку.

Мне страшно. Мне очень-очень страшно. Из колонок льется музыкальное вступление к «Утреннему кофе», означающее конец рекламной паузы.

— Кто начинает? — щурится Эмма на телесуфлер. — Ах да, я.

Вот и все. Началось. От ужаса я на грани обморока. Никто не объяснил, куда мне смотреть и когда говорить. Ноги трясутся, руки сжаты на коленях. Свет бьет в глаза, камера наезжает на меня слева, но я стараюсь ее не замечать.

— Мы снова здесь! — вдруг говорит Эмма в камеру. — А теперь ответьте мне на простой вопрос. Что бы вы выбрали: настольные часы или двадцать тысяч фунтов?

Я не ослышалась? Это же мои слова! Это я собиралась сказать!

— Ответ очевиден, не правда ли? — бойко продолжает Эмма. — Любой из нас выбрал бы двадцать тысяч фунтов.

— Естественно! — вставляет Рори со счастливой улыбкой.

— Но когда вкладчики «Флагстафф Лайф» получили письмо с предложением перевести счета в другой филиал, — продолжает Эмма с серьезным лицом, — они не знали, что, приняв это предложение, они потеряют двадцать тысяч фунтов премиальных выплат. Журналистка Ребекка Блумвуд провела свое расследование. Ребекка, как вы думаете, такой обман часто происходит?

И вдруг я вижу, что все смотрят на меня, ждут моего ответа. Камера уставилась мне прямо в лицо, в студии тишина.

Два с половиной миллиона зрителей глядят на меня сейчас.

SOS! Я задыхаюсь.

— Вы считаете, люди должны с осторожностью вкладывать свои деньги? — подсказывает Эмма.

— Да, — удается выдавить мне глухо. — Думаю, да.

— Люк Брендон, вы представляете «Флаг-стафф Лайф». — Эмма отворачивается от меня. — Вы считаете…

Черт. Черт! Я опозорилась. Опозорилась! Что случилось с моим голосом? И куда подевались ответы, которые я заучила?

Я даже не слушаю, что говорит Люк. Ну же, Ребекка, соберись. Сконцентрируйся.

— Нужно помнить, — голос Люка абсолютно спокоен, — что никто автоматически не имеет права на премиальные. И поэтому нельзя говорить о жульничестве! Мы просто столкнулись со случаем, когда некоторые вкладчики слишком пожадничали. Им кажется, что они упустили выгоду, и поэтому они раздувают шумиху вокруг своего дела. В то время как тысячи других людей в действительности получили прибыль от вкладов «Флагстафф Лайф».

Что? Что он такое говорит?

— Понятно, — кивает Эмма. — Получается, вы согласны…

— Подождите! — слышу я свой голос. — Подождите… Мистер Брендон, мне показалось, вы только что обвинили вкладчиков в жадности?

— Не всех, только некоторых.

Я не верю своим ушам. Меня распирает от праведного гнева. Представляю лица Мартина и Дженис — самых милых и самых нежадных людей на свете — и от ярости никак не могу подыскать слова.

— Дело в том, что большинство вкладчиков «Флагстафф Лайф» получили рекордные проценты за последние пять лет, — продолжает Люк, обращаясь к Эмме. Она с умным видом кивает в ответ. — И об этом в первую очередь они должны думать, а не о внезапном везении в виде огромных бонусов. В конце концов, «Флагстафф Лайф» изначально предполагался как…

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, Люк, — вмешиваюсь я, стараясь говорить спокойно. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, изначально «Флагстафф Лайф» задумывался как компания на взаимных началах? И эта компания призвана была приносить взаимную выгоду и основателям и вкладчикам? А вовсе не выгоду одним за счет других.

— Совершенно верно, — не моргнув глазом отвечает Люк, — но это не дает каждому вкладчику право на двадцать тысяч фунтов премии, разве не так?

— Возможно, и нет, — отвечаю я, слегка повышая голос. — Но зато это дает им право надеяться, что компания, в которую они вкладывали деньги в течение пятнадцати лет, их не обманет.