Наталья Нестерова - Испекли мы каравай (сборник)
— Здравствуй, Дылдочка! Смотрела тебя сейчас. Молодец, очень хорошо.
— А ты почувствовала легкий флер эротики, который я теперь привношу в текст?
— Почувствовала. Очень легкий. Скажи, а есть гадания для зрелых женщин и на конкретного мужчину?
— О чем ты? Про что была передача? Я сейчас не смотрела, а записывали ее два месяца назад.
— Глупости, забудь. Дылда, приезжайте ко мне. Давно не виделись, с прошлого года. Я вам подарки приготовила, — уговаривала Таня. — В Ступине возьмете такси, больше чем за сотню не соглашайтесь. Сумеешь Киргизуху сорвать?
— Сумею. Отличная идея. Жди нас на выходные, Лахудра.
* * *Это Танина бабушка их так звала. Ольгу, которая в семь лет была выше самой бабушки, — Дылдой. Лену за раскосость глаз — Киргизухой. Таню требовалось три раза в день причесывать — иначе лахудра лахудрой. Бабушкины грубые слова звучали ласково. И сами девочки привыкли воспринимать прозвища как ласковые. Но поскольку других они шокировали, то употребляли их только между собой.
Им было лет по четырнадцать, когда после каникул, проведенных впервые отдельно, встретились в вестибюле метро и радостно выкрикивали: Лахудра! Дылда! Киргизуха! Стоящая рядом женщина возмутилась:
— Вы же девочки! Как не стыдно! Что за выражения! Какое будущее вас ждет, если вы сейчас такие вульгарные!
Будущее действительно оказалось неожиданным. Стартовые позиции у Татьяны, рабоче-крестьянской дочери, были самыми слабыми. У Дылды отец заместитель министра. Киргизуха из семьи потомственных большевиков-ленинцев. Но Татьяна после замужества счастливо покатила в гору, а подружки копошились у подножия. Киргизуха, были периоды, питалась с сыном исключительно макаронами, а у Тани во все времена года на столе ваза с фруктами и шоколадные конфеты. Дылда, разводясь с двумя мужьями, прятала барахлишко по соседям, дралась за наволочки и пилила в гневе телевизор ножовкой на две части.
Ольга-Дылда выросла до одного метра восьмидесяти трех сантиметров. Плюс каблуки пять сантиметров (что я, ущербная, в тапочках шастать) плюс два сантиметра на прическу (не налысо же бриться). Итого — в суженые годились только те, кто вытянулся более чем на метр девяносто. Коротышек Ольга в кандидаты не рассматривала. Как-то Татьяна обратила ее внимание:
— Посмотри, талантливые актеры — Том Круз, Дастин Хофман — едва достают своим женам до плеча. И при этом никто не смотрится ущербно. Напротив, есть шарм.
Но Ольга была непреклонна:
— Я ему в глаза хочу заглянуть, а не плешь на макушке рассматривать.
Первым ее мужем был член сборной России по баскетболу. Она родила от него дочь и развелась по причине «несхожести характеров». Эти два жирафа ругались и дрались как петухи. Второй муж (метр девяносто семь) соответственно росту имел громадные органы пищеварения и заливал их спиртным под завязку. Теперь у нее был третий (с кепкой два метра), гражданский, без регистрации. Но похоже, дело опять не клеилось.
Дылда закончила исторический факультет и пятнадцать лет работала учителем в школе. Дети ее боялись: рука у нее была тяжелой, а оплеухи она отпускала легко. На уроках стояла железная дисциплина, успеваемость была отличная, но зарплата — нищенская. Ольга с радостью бросила школу и ушла с головой в телевидение (кто-то из родителей учеников ее рекомендовал на конкурсный просмотр ведущих). Теперь из нее только и сыпалось: у нас в программе, режиссерское решение, рейтинг передачи, образ ведущей, установка света позволяет, хронометраж не позволяет…
* * *Дед Лены-Киргизухи, британский коммунист, познакомился с ее бабкой, китайской коммунисткой, в Харбине. Стойкий ленинец, отец Киргизухи уже в Москве женился на внучке латышского стрелка. Лена, по паспорту, естественно, русская, от своих предков взяла однонаправленные качества: восточную созерцательность, английский сплин, прибалтийскую флегматичность и усилила все это «паспортной» русской ленью.
Энергии и активности ей хватило только на недолгий период юности и девичьего цветения. Потом она выдохлась и как колобок перекатывалась изо дня в день, равнодушная к проискам, страстям, честолюбиям и устремлениям окружающих. После биофака университета Лена пришла на работу в биохимическую лабораторию научно-исследовательского института. И работала там по сей день. Считала под микроскопом эритроциты. Изо дня в день, из года в год — одни и те же эритроциты, только количество разное.
Ольга говорила, что Ленкин пофигизм (все ей по фигу) и довел до развода с мужем. Не плохой, в сущности, парень. Приехал из провинции, активный, надо было зацепиться в Москве. Зацепился, глупый, за Киргизуху. А это все равно что за облако цепляться. Конечно, Ленка при разводе поплакала. Минут пять. Самое большое — полдня расстраивалась. Потом вздохнула и покатила дальше. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел — все равно ведь жизнь идет, хоть ты пыжься, хоть не пыжься. Проще — не пыжиться.
Лежит Киргизуха на диване, смотрит сериал по телевизору.
— Лен, что там? Хосе объяснился в любви Лауре?
— Ой, не знаю.
— Ты же смотрела!
— А я не запомнила.
— Киргизуха, почему ты не поехала в парикмахерскую, мы тебя к мастеру записали?
— Я забыла.
— Не ври! Тебе позвонили, напомнили.
— Ну-у, две пересадки на метро, и дождь шел.
Лена была добрейшим человеком. Зло, гнев напряжения нервного требуют. Как и все остальные острые эмоциональные состояния. А у нее всегда было одно — меланхолично-спокойное, с небольшими вкраплениями чувств. Она словно о чем-то постоянно размышляла, где-то витала. Подруги знали совершенно точно — ни о чем она не размышляет и в высоких эмпиреях не пребывает. Как ребенок размазывает манную кашу по тарелке, а в итоге есть не станет, так Киргизуха мусолит-мусолит какую-нибудь мысль, а потом забудет какую.
На Лену нельзя было положиться ни в чем. От любых действий, требующих активности, она даже не уклонялась, они сами как-то растворялись в океане ее равнодушия. Но трудно найти другого человека, рядом с которым было бы так тепло, покойно и уютно. Перина. Мягкая, пушистая, припал — забылся и блаженствуешь.
* * *Насколько удачливыми были Татьянины дети (для чего потребовалось жизнь положить), настолько непутевыми выросли дети подруг (воспитывались по случаю). Киргизухин сын унаследовал основные мамины качества. Его затолкнули в коммерческий институт, куда было лень ходить. Стараниями отца он диплом все-таки получил. И залег на диван. Трудиться — это потом. Возможно. Когда-нибудь. Отец сделал последнее усилие — освободил от армии, «купив» мальчику порок сердца. И махнул на него рукой. Мама прокормит. Лена и кормила. Правда, у мальчика было хорошее качество — он не пил водку и не употреблял наркотики. По вечерам ходил гулять. С одной гулянки привел девушку. Теперь на диване они лежали вдвоем. На скудную Киргизухину зарплату.
