Сосед будет сверху - Ксюша Левина
— Ты дура? — весь раздуваясь от злости, рычит он. — Да с чего ты взяла, что...
— Что?
— Маша, уведи детей, — холодно велит мудак.
Именно велит, повелевает. Хренов король! Только Маша его сопротивляется — скрещивает руки на груди и встает в позу.
— Ну уж нет! Если я сейчас уйду, ты опять все испортишь.
— Слышал? Не оставляют тебя без присмот...
Я договариваю мычание в руку, которой Дантес затыкает мне рот.
— Маша, не испорчу. Я все ей скажу, потом поговорим. Иди.
Она переминается с ноги на ногу. Видимо, боится оставлять папашу ее ангелочков наедине с потенциальным запасным аэродромом.
Я все ей скажу, потом поговорим! — снова слышу в голове и ясно представляю в голове, как меня сейчас по-быстрому бросят и пойдут налаживать личную жизнь уже без помех.
Что, Пушкина? Ты же хотела все выяснить? Так валяй!
Маша фыркает, берет грязных близнецов за руки и тянет на выход. Эмма вздыхает, говорит что-то шефу на ухо и покидает кухню вместе с перепуганными официантами. А я подбираюсь вся. Я готова. Почти.
Мы с Дантесом тяжело дышим друг напротив друга, и я все еще не решаюсь поднять на него взгляд. Будто Робертовна с Машей и журавлятами унесли мою смелость с собой.
Я уже не хочу драк, не хочу никаких разбирательств. Хочу просто сесть на пол и свернуться клубком.
Хочу, чтобы Дантес ушел.
— Посмотри на меня, — тихо просит он.
— Нет.
— Почему?
— Я тогда скорее всего захочу тебя целовать.
— Так целуй. — В его голосе спрятана тень улыбки, но я не хочу, не хочу, не хочу это видеть и слышать!
Вот зачем он так? Ему меня совсем не жалко? Он же знает, понимает, что невидимые нити между нами гудят, как корабельные канаты в шторм, что меня тянет к нему с такой силой, что лопаются внутренности от перенапряжения.
— Дантес, давай уже со всем покончим, а? — Вздохнув легкими, полными отчаяния, я-таки смотрю на него и обнаруживаю, что все это время он внимательно меня изучал.
Изучает.
Дантес поднимает руки, касается моего лица. Он гладит мои скулы и даже мрачно улыбается мне.
— С чем кончать будем?
— С этими мучениями, — со слезами в глазах, произношу я. —Ты ведь любишь ее, да?
— Кого?
— Машу.
— Люблю.
Сука!
Я знаю, что сама спросила, но у меня внутри все обрывается от одного его слова. Глаза режет, из них прямо-таки бурным потоком начинают лить слезы — макияжу точно хана. Я ломаюсь, меня ломает, и мгновенно забивается нос, потому что это такие рыдания, какие случаются от силы пару раз за всю жизнь.
Да я волком вою.
Дантес хмурится, отстраняется, начинает быстро вытирать мои щеки и целует их по очереди.
— Эй, эй, тише ты. Тише, блин!
— Ты любишь ее...
— Конечно люблю, — возмущается он, будто это очевидная вещь.
— Тогда зачем тебе я? — кричу я, в отчаянии срывая голос, и пихаю в плечо.
Почему он такой тупица?
— Ну как же зачем. Чтобы любила, — Дантес целует меня в правую щеку, — кормила, — целует в левую, — и никогда не отпускала.
Что, блин? Он хочет стать султаном, мать его?
— Ты же хотела, чтобы я был твой? Или что ты там мне шептала?
Хочу. Тебя. Себе.
Я ведь и сейчас хочу, а он улыбается с обезоруживающей нежностью, и меня трясет. От его тупого дегенеративного бреда.
— Значит, хочешь, чтобы я тебя любила, а сам будешь любить ее?
Мой мозг сейчас взорвется!
— Да. Так и будет, представь. — Его Мудачество вернулось и тихо смеется надо мной. — Ты деда любишь?
— Чего?
А вот это неожиданный поворот.
— Ну, блин, деда своего любишь?
— Люблю.
— Больше жизни?
— Да.
— А меня?
— Чего?
— Меня любишь? — спрашивает он в лоб и играет бровями. — Да не выделывайся, Пушкина, давай правду.
— Люблю, — сдавленно шепчу я и на душе даже легче становится.
Я это сделала. Сказала ему. А теперь могу его этим словом до синяков исколотить.
— И одно другому не мешает? — придурок продолжает нести ерунду.
— Не мешает конечно, он же мой дед!
— Вот и мне ничего не мешает любить Машу и тебя.
Я хватаю ртом воздух и начинаю скулить. Прижав руки к щекам, я опускаюсь на корточки и сажусь на пол, прямо в какую-то жижу типа брусничного соуса.
— Ты чего? — недоумевает Дантес.
— Так не должно бы-ы-ыть, — завываю я. — Я хочу, чтобы ты только меня лю-лю-люби-и-ил!
Все, привет истерика.
— А у вас там дети... се-семья... Я-я не хочу...
— Саш, давай еще раз. Ты тупишь, — беспощадно перебивает меня Дантес. Усевшись прямо напротив, он достает что-то из моих волос — это руккола — и пихает ее себе в рот. Медленно жует, думает о чем-то, глядя в потолок, а потом продолжает: — У тебя есть сестра. Соня, кажется. Ты Соню любишь?
— Люблю.
— А меня?
— И тебя.
— Вот и я Машу люблю.
— Но Соня моя сестра! — ору я на него.
— А Маша — моя! — орет он в ответ.
Что?
Я икаю. Раз, другой. Хмурюсь. Отворачиваюсь на звук и вижу крадущуюся к нам ту самую Машу. Она подбирает со стола мобильный и тянет руки вверх в извиняющемся жесте.
— Простите-продолжайте. Я просто телефон забыла. Саня, — она показывает ему двумя пальцами класс, — как закончите здесь, приходите.
— Чего? — Я опять смотрю на Дантеса и ни черта не въезжаю.
— Опять не поняла. — Он обреченно утыкается лицом в ладони. — Господи, какая ж ты тугая. Как мы жить-то с тобой дальше будем?
Жить? Дальше? Мы будем?
— Честное слово, никогда не встречал человека, который бы с таким энтузиазмом выдумывал черти что и потом сам же на это обижался.
— Я не понимаю… — бормочу уже совсем растерянно, потому что смысл все-таки начинает потихоньку доходить.
— Я и не сомневался. Смотри, — он выдыхает, но уже бодрее, — у меня
