Беззвучная нота - Нелия Аларкон
— Я дам знать позже.
Бросив телефон, завожу машину и выезжаю из Redwood Prep.
Мои кроссовки стучат по полу, когда я вхожу в дом, который папа делит с Мэрион. Или, точнее, в дом, который Мэрион делит сама с собой. Папа для нее такой же призрак, как Слоан для Грейс.
Мой взгляд устремился к лестнице, ведущей в комнату Грейс. Помню, как я поднимался по этой лестнице и застал ее в душе. С мокрыми кудрями и капающей по ее идеальному лицу к ее идеальному телу водой, я так сильно хотел ее поцеловать, что мне казалось, будто я под кайфом.
В тот день она была запретной тайной. Тоской, тихим ядом, просачивающимся в мою грудь. А я для нее был грязной тайной, которую она отчаянно пыталась вычеркнуть из своей жизни.
Теперь она моя жена.
Теперь я ее муж.
Теперь на карту поставлено очень многое.
В доме царит мертвая тишина.
Машины папы не было в гараже, как и машины Мэрион. Я приехал сюда, увидев, что студия папы пуста. Теперь я не уверен, где искать. Несмотря на все способы, которыми папа нас знает, вокруг него все еще есть мир секретов.
Что-то глухо ударило меня сзади.
Я оборачиваюсь и вижу Мэрион у входной двери. Сумка с продуктами, которую она несла, лежит на полу. Яблоки и апельсины катятся по полу, проносясь мимо меня, словно разноцветные перекати-поле. Из сумки с мясом у ее ног сочится вода и кровь.
Тишина кричит громче, чем банши.
Мы смотрим друг на друга.
Нас двое.
Разные и в то же время связанные.
Она женщина, которая любит Грейс больше жизни.
Я человек, который любит Грейс до смерти.
Мой мозг ищет шутку, которую я могу сделать, легкую тему для разговора. Мэрион была добра ко мне, когда мы жили здесь.
Но теперь она тверда как лед.
Я не могу придумать ничего, что могло бы нарушить тишину.
Ее пальцы роются в сумочке.
— Мне стоит сказать «добро пожаловать домой»? Я не хочу.
Нет, я сомневаюсь, что она это сделает.
Мой взгляд скользит по ее наряду, выискивая трещину где-нибудь под дорогим пиджаком и броскими украшениями.
— Прошло много времени. Ты хорошо выглядишь, — вежливо говорю я.
— Я выгляжу… — Она издает сдавленный, горький смешок. Секундой позже ее сумочка летит в меня.
Не уклоняюсь от нее, не так, как от игривых ударов Глории на кухне. Сумка стукается мне в плечо и падает на пол.
Я не вздрагиваю, даже если мне больно.
Мэрион подходит ближе. Ее улыбка кривая и темная. В ее глазах я вижу жажду моей боли. Она жаждет ее.
Я остаюсь на месте. Не спускаю с нее глаз.
Позволю ей питаться мной, если она этого хочет. Я не откажу ей в удовольствии попытаться сломать меня. Она та, кого Грейс любит. Одного этого достаточно, чтобы держать мой рот закрытым, а руки за спиной.
— Моя дочь с тобой?
— Она в школе.
— Я имела в виду, — ее тон напоминает лай, и она выдыхает, сдерживая эмоции, — она все еще живет с тобой?
Я спокойно смотрю на нее.
— Да.
— Ты с ней спишь? — Я не отвечаю. — Понятно. — Она качает головой и бормочет себе под нос. — Значит, ты настроена довести это дело до конца.
Вызов.
Но я не приехал ссориться со свекровью.
— Папа вернулся в город. Поскольку его пока нет дома, я зайду в другой раз.
Я успеваю сделать несколько шагов, прежде чем Мэрион рычит на меня.
— Не думай, что ты победил.
Замираю спиной к ней. Тихо говорю:
— Ни одна часть меня не хочет войны с тобой, Мэрион. Мы оба на стороне Грейс.
— На стороне Грейс? — еще один безумный смех срывается с ее губ. — Нет. Ты не на стороне моей дочери, Зейн. Ты избалованный, развратный принц, которого никогда не учили, что люди — не вещи, а женщины — не игрушки. Единственная сторона, на которой ты… твоя собственная.
Я медленно смотрю на нее. Она дрожит, как лист на ветру. Руки сжаты в кулаки по бокам. Ее глаза — темнее, чем у Грейс, более усталые, избитые и безнадежные — пронзают мои.
На мгновение мне становится ее жаль.
Ее смятение — это то, к чему я могу протянуть руку и прикоснуться. Ее тоска горький привкус во рту. Ее разрывают изнутри, ее части разлетаются на меня, как ракеты.
— Зейн Кросс. Король Барабанов, — саркастически говорит она.
Внутренний стон пронзает меня. Даже взрослые теперь читают приложение Джинкс.
— Ты не король. Ты никчемный. Шутка.
Палки и камни находят свою цель. Мое сердце обливается кровью.
Шутка. Это то, кем я был всю свою жизнь. Никогда не беспокоило меня, пока я не решил, что хочу быть кем-то другим. Чем-то большим. Хорошим мужем для Грейс. Хорошим человеком. Но никто не может увидеть, кто я, потому что то, кем я был, все еще следует за мной, как тень.
Мэрион медленно обходит меня по кругу.
— Я видела, как ты кружишься перед камерой без рубашки. Я видела, как ты обнимаешь полуголых девушек. Я видела, как ты целуешь незнакомок. Трогаешь их груди, их тела. Все на видео. Смеешься, когда сжимаешь их интимные места, смеешься, когда они касаются тебя в ответ. — Ее взгляд темнеет от осуждения. — У тебя нет стыда. Никакого. А я и не знала.
Она останавливается передо мной. Ее глаза бегают туда-сюда.
Впервые ее гнев утихает.
— Я не знала, что означал этот взгляд в твоих глазах, когда ты увидел Грейс, стоящую в том ресторане в ту ночь, когда твой отец познакомил нас. Я не понимала, почему твой взгляд следил за моей дочерью каждый раз, когда она входила в комнату. Я не узнавала, как ты смотрел на нее, на ее тело, на ее изгибы. Как ты истекал слюной и хотел. Как ты планировал заняться с ней сексом, как животное. — Я гримасничаю. — Почему я должна думать, что сводный брат захочет прикоснуться к своей сводной сестре? Почему я должна думать, что моя дочь, учительница, прикоснется к ученику? Почему я должна думать? Почему? Даже у гангстеров есть правила. Даже у наркобаронов есть порядочность. Даже заключенные убьют педофила за то, что он прикоснулся к ребенку.
— Я не ребенок, — твердо говорю я.
Она говорит так, будто не слышит меня.
— У всех нас есть свои черты. У худших из нас. У монстров, которых мы запираем и стараемся не думать о них. Даже у них есть кодекс чести.
— Твоя дочь
