И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
Неожиданно где-то справа послышался шорох, и Рене встрепенулась, на ощупь подползая к свернувшемуся в уголке телу. Хотелось пить, но ещё больше есть и, может быть, того горячего шоколада, который ей иногда разрешали.
– Эй, малышка. Ты как? Совсем замерзла?
Голос Виктории дрожал. И хотя распухшие губы не слушались, а выбитые зубы портили дикцию, подруга всё равно постаралась добавить в слова толику лживой бодрости. Рене улыбнулась сквозь слёзы.
Виктория… Она была старше года на три или четыре. Высокая, лёгкая, вся такая воздушная. С гладким пучком блестящих чёрных волос, которые теперь превратились в сплошной ком из листьев, крови и прочего мусора. Уже балерина, чьи прыжки приводили в восторг их балетного тренера. Через месяц Вик должна была открывать рождественский сезон. А теперь Рене сомневалась, сможет ли та когда-нибудь встать, ведь вчера… Или это случилось два дня назад? Чёрт, в темноте у Рене совсем заблудилось чувство времени! Но какая уже разница, если теперь она знала, как хрустят кости. Звонко и влажно, с диким пронзительным криком и испуганным всхлипом. С каким треском рвётся прочная ткань, как глухо врезается в челюсть кулак, как… Как орёт от беспомощности девочка, которую молча насилуют.
Они никогда не были особо близки. Просто дом, где жила Вик, располагался чуть дальше, чем квартира доктора Роше. А потому казалось вполне очевидно уходить вместе после занятий. Как и в тот раз, как в тысячу… миллион других. Но почему всё случилось именно так и тогда? Рене не знала. Наверное, где-то в парке до сих пор валялись их балетные пачки. А может, их нашли или спрятали. Она помнила только втоптанный в землю ярко-жёлтый фатин, походивший на грязное солнце. И этот круг стал последним, что видела Рене, прежде чем очутилась в ледяной темноте. С тех пор её окружали лишь звуки.
– Они скоро придут, – неожиданно произнесла Виктория.
Раздался шорох неловкой попытки пошевелиться, и мгновенно к аромату перепрелой листвы добавился едкий запах мочи и кала. Обычно он доносился из самого дальнего угла их подвала, но с прошлого дня или ночи ещё и от одежды Виктории. Но никто из них не поморщился. Уже нет. Они люди, и если их физиология единственное, что им осталось, так тому и быть. Рене нащупала тонкую ледяную руку подруги, переплела их покрытые коростами пальцы, а потом легонько сжала. Осторожно, чтобы не повредить выбитые от удара камнями суставы. Что ещё она могла сделать? Ничего. И это бессилие сводило с ума. Рене закусила губу и в отчаянии зажмурилась, когда внутри вновь начало разевать ядовитую пасть чувство стыда. Осознание собственной ничтожности разъедало изнутри, вызывало боль в животе и было ужасно. Всё было ужасно. Даже Рене. Глупая, ленивая, беспечная дура, которая совсем ничего не умела. Дочь врачей! Внучка самого Максимильена Роше! А что толку, если она не могла даже понять, как остановить чёртову кровь или вернуть на место сустав! Бездарность… Боже, какая она бездарность.
Неожиданно справа послышался хриплый вдох, и Рене встрепенулась. Она пододвинулась ближе и постаралась обнять нелепо завалившуюся набок Викторию, но та болезненно дёрнулась.
– Я не хочу… Не хочу, чтобы они приходили, – начала было Рене, но подруга едва ощутимо стиснула руку.
– А я хочу, – тихо, но твёрдо ответила она. – Они отвлекутся на меня, как и всегда, а ты попробуешь сбежать…
Рене едва не расхохоталась. Отчаянно и навзрыд. Какой это был по счёту план? Пятый или пятнадцатый? В первые дни они придумывали их постоянно, искали утешение в несбыточных фантазиях, лишь бы хоть на секунду забыть об этом подвале.
– Не мели чушь, – наконец выдохнула Рене.
– Нет, ты послушай, – торопливо зашептала Виктория. – Их всегда двое. Сначала снимают на камеру тебя, потом меня и всё… что после. Я наблюдала за ними, они не ждут от нас подвоха. Думают, раз мы ничего не жрём, то и сопротивляться не можем. Идиоты.
Раздался сухой, злой смешок.
– Вик…
– Мы балерины. Выносливее их всех… – она снова забормотала. – Тебе надо бежать. Я их отвлеку – буду драться, кусаться.
– Это бред, – покачала головой Рене. – А если там будет кто-то ещё? К тому же, предлагаешь бросить тебя здесь? Тогда идиотка именно ты!
– Я долго думала, – медленно произнесла Виктория, а потом вдруг замолчала. Рене же вздрогнула от интонации, с которой было сказано такое простейшее утверждение.
«Я долго думала». Так говорят принявшее решение люди; те, кто знают итог. И прямо сейчас«я долго думала» определённо значило«я пыталась принять факт своей смерти… и я приняла». Но Рене не собиралась соглашаться с этим. Нет-нет-нет! Она было дёрнулась, однако Виктория заговорила снова.
– Даже если не сможешь, если снова поймают – тебя не тронут. Ты нужна им…
Темнота озарилась полыхнувшими в глазах Рене искрами. Её не тронут! И захотелось орать. Не тронут! Может, проще самой разбить себе голову? НЕ ТРОНУТ! Разумеется! Она знала об этом, и именно потому находиться здесь с каждым часом становилось невыносимее. Ведь именно её, пока живую и целую, регулярно показывали взволнованному дедушке. Именно её, нетронутую, ставили позади Виктории, дабы наглядно продемонстрировать упрямому Максимильену Роше,чтос ней могут сделать. Это Рене была целью, а не Виктория, чьи родители наверняка сбились с ног в поисках дочери. Но так не будет вечно. Да, пока Рене – ценный приз. Главный трофей и причина, по которой они обе оказались здесь. Но это не значило, что она готова мириться с ролью товара!
– Нет!
– Ты ребёнок, – терпеливо уговаривала Виктория.
– Мне четырнадцать! – И эхо отразилось от каменных стен, откуда до сих пор едва ощутимо тянуло цементом.
– Ты ребёнок, – с нажимом повторила подруга. – Твоё место в классе, а не на этом полу. Я сделаю, что собиралась. Но только тебе решать, насколько напрасной выйдет моя попытка.
– Это нечестно, – всхлипнула Рене и прижалась замёрзшим носом к теплой шее Виктории. Запах крови давно не пугал.
– Да и жизнь не игра в триктрак… – прошептала та и попробовала было пошевелиться, но содрогнулась, видимо, от боли, а потом затихла.
– Я приведу помощь, – неожиданно упрямо произнесла Рене и громко шмыгнула. – И всё будет хорошо.
– Конечно, – послышался успокаивающий голос. – Конечно, будет…
Но хорошо так никогда и не стало. Рене не знала, в какой момент дурацкий, такой отчаянный план пошёл наперекосяк. Когда ей неожиданно завязали глаза? Или когда ошеломлённая приставленным к горлу чем-то холодным она растерялась?
