Любовь по Нерасчету - Мари Князева
— Так что же ты злишься, подруга? Ты радуйся: м**ак наконец оставил тебя в покое и променял старую ш***ву на новую, — и указала сначала на неё, а потом на себя.
— Ты… ты… — зашипела она, явно не зная, что ответить — только скалила зубы и крючила пальцы с длинными острыми отросшими ногтями кроваво алого цвета, как бы угрожая. Наконец нужные слова нашлись: — Гадина! Ш**ха! Я тебе отомщу, стерва!
Тут Аверин не выдержал и вмешался, отодвигая меня рукой за свою спину:
— Только попробуй, Киселёва! Такого огребёшь — пожалеешь, что родилась!
— Ты… Ты встречаешься, что ли, с этой уродиной?! Ты меня на неё променял? МЕНЯ?!
— Никого я ни на кого не менял. Я тебе ещё месяц назад сказал, что между нами всё кончено. Если ты не захотела услышать, это твои проблемы.
Он сказал ещё несколько таких же ласковых и вежливых фраз, и ей пришлось убраться, как побитой собачонке. Но я поняла, что конфликт не исчерпан, и этот блондиничий позор ещё аукнется Севе, а может, и мне. От этого меня разобрал истерический смех вперемешку со слезами. Аверин принялся меня утешать, заодно уверяя, что никакая я не уродина, а совсем наоборот — настоящая красавица, а уродина — сама эта Янка. И что он давно обо мне мечтает, но не знал, как подкатить, потому что я такая независимая и к тому же ужасная язва — вот и выходил у нас конфликт за конфликтом, но теперь-то всё наконец наладится.
Закончилась эта сердечная исповедь, разумеется, очередным мэйк-аутом*, как их называют американцы, и я с ужасом осознала, что этот нахальный упырь начинает мне нравиться. Более того, я начинаю привыкать к его нежностям — и как потом стану обходиться без них, когда всё закончится?
Ладно, подумаю об этом завтра…
*make out (амер.) — очень страстный поцелуй.
София
Перед разговором с сестрой я специально себя накрутила. Потому что после целого дня, проведённого наедине с шефом, в голове была одна сахарная вата. Розовая и с блестяшками. Он просто утопил меня в нежности и заботе, проявляя свою тираническую сущность только в бескомпромиссности этой самой нежности и заботы: стоило мне попытаться вырваться из его надёжных и любящих лап и заикнуться о какой-нибудь там работе, как мне затыкали рот… губами и целовали до полного беспамятства. Моего. Так, чтобы совсем соображать перестала.
Несмотря на то, что ещё с утра стол у начальника дома ломился от всевозможных закусок, по возвращении из лжепашиной квартиры он заказал полноценный обед в доставке, да ещё и торт.
— Ты же любишь сладкое! — возражал Никита на все мои протесты.
— И что? Я люблю принимать ванну, но не лежу ведь в ней целыми днями…
На моё замечание о ванне шеф многообещающе сверкнул глазами и пробормотал как бы невзначай:
— У меня, кстати, отличная ванна есть. С гидромассажем…
Я ужасно смутилась от содержавшегося в его словах намёка (ну, мне показалось, что он там содержался), и начальник принялся уверять, что ничего такого не имел в виду и хотел предложить мне принять ванну в абсолютном одиночестве, без всякого беспокойства с его стороны. Но даже это показалось мне слишком: первый раз у человека дома — и раскладывать тут свои тряпочки и обнажать своё тельце…
О сексе я пока не думала — мне бы для начала смириться с тем, что я проиграла пари и стала девушкой собственного шефа… Сам он мне, конечно, очень нравился физически и, судя по тому, как я таю от его поцелуев, в постели у нас, скорее всего, тоже всё будет взаимно приятно…
Признаться, Паша сильно подкосил моё мнение о мужиках как о существах, которым "только одно надо", в своё время полученное от подруг. Конечно, мы занимались сексом — он был моим первым и на данный момент единственным мужчиной, но это не случалось слишком часто и не вызывало в Пашиной душе такого ажиотажа, какой обычно приписывают мужчинам. Порой мне даже казалось, что я совсем его не возбуждаю и он делает это, только чтобы удовлетворить меня. Не скрою, мне хотелось чувствовать себя желанной, но приходилось мириться с ситуацией, так как самого Пашу я очень любила и считала частью себя, от которой невозможно оторваться.
С Никитой всё было по-другому. Я ощущала, как его затвердевшее достоинство упирается мне в живот или бедро, когда он прижимал меня к себе особенно крепко. Как горячи его поцелуи и жадны руки, обнимающие моё тело — впрочем, шеф не позволял им заходить слишком далеко.
В общем, меня с большим трудом отпустили домой, и только под горячее заверение, что нужно непременно провести с сестрой воспитательный разговор как можно скорее, да ещё взяли обещание, что завтра мы проведём вечер вдвоём, и закончится он так поздно, как только пожелает мой дорогой шеф. А послезавтра я смогу опоздать на работу, чтобы выспаться.
Я притормозила во дворе с целью накрутить себя посильнее, но процесс шёл ни шатко ни валко. Всё-таки, когда тебя так явно убеждает в своей любви красивый, умный и добрый мужчина, тяжело предаваться злости и вообще любому негативу. Пришлось подниматься к себе как есть, без бешеной ярости и пены у рта.
Дашка встретила меня в прихожей как ни в чём не бывало, с совершенно невозмутимым лицом.
— Привет! Как день на работе прошёл?
— Вот только не надо этого цирка! — поморщилась я, снимая босоножки. — Ты прекрасно знаешь, как он прошёл и где, по твоей милости.
— По моей?! — театрально изумилась сестра.
— Я сказала прекратить! Паша мне во всём сознался.
На самом деле, я блефовала. Но ясно ведь, что она обращалась к нему за помощью, чтобы записать голос. Этот ужасный, пробирающий до костей, вещающий на повторе голос. У меня на полном серьёзе было ощущение, что я попала в фильм ужасов — даже волоски на руках встали дыбом. Но потом Никита показал
