Джоан Хол - Сердцу не прикажешь
В лифте поднимались, не говоря друг другу ни слова.
Поскольку Лукас нес ее чемоданы, ей пришлось не только открыть дверь, но и пропустить его в квартиру.
У нее было ощущение, что она отсутствовала здесь многие годы, а вовсе не короткие две недели.
— Чемоданы я в спальню отнесу, — сказал он.
Она не возражала. Фриско как ступила на порог, так и застыла на месте, не делая больше ни единого шага.
Как только Лукас показался на пороге спальни без чемоданов, Фриско молча раскрыла входную дверь.
— Послушай же, Фриско, рано или поздно все равно придется нам обсудить это.
— В таком случае пускай это будет поздно. — Фриско демонстративно взглянула на ручные часы. — Я очень устала, завтра у меня рабочий день… Если не позабыл…
— Завтра тебе незачем идти в офис, — сказал Лукас. — Пусть у тебя будет еще один выходной. Отдохни как следует, сделай не спеша все, что нужно… Ну, распакуй чемоданы, постирай, допустим, если нужно что постирать… — Он пожал плечами и повторил: — Сделай что нужно. А работать начнешь со вторника.
Надо же, какое редкостное великодушие, цинично подумала она.
Прямо-таки повадки аристократа! В ее мозгу вновь и вновь прокручивались те самые слова, которые вечность тому назад (утром этого дня) разбили в пух и прах все ее возвышенные мечтания: «Когда вернусь, приму все дела…»
Эти слова Лукаса, отзывались в ее сознании едкой горечью: горечь чувствовалась и в ее тоне.
— Прошу вас поправить меня, мистер Маканна, если я окажусь не права. Разве компания с сугубо юридической точки зрения не является моей собственной?
— На бумаге — да, миссис Маканна, — ответил он, сделав логическое ударение на слове «миссис». — Но и вы, и я, мы с вами знаем, кто именно распоряжается всеми делами.
— Ну так вот, попрошу иметь в виду, что я намерена управлять фирмой вместе с вами, — эмоционально заявила она, испытав странное чувство от того, что ее впервые сейчас назвали «миссис Маканна». — А начну я завтра с утра, как и положено. Так что если вы не против… — Она широко распахнула перед ним дверь.
На лице Маканны заиграли желваки. Была минута, когда Фриско показалось, что он примется спорить. Однако Лукас лишь энергично тряхнул головой, направился из квартиры и, поравнявшись с женой, остановился.
— Хотел бы узнать, намерены ли вы приходить в офис в кроссовках? — Его губы сложились в насмешливую улыбочку. — Или же я могу рассчитывать на то, что буду лицезреть ваши прекрасные ноги, обутые в более подходящую обувь?
Неужели Лукас и вправду считал ее ноги красивыми?! Первой реакцией было чувство удовольствия. Но тотчас же Фриско укорила себя за такую реакцию. Черт бы его побрал! Черт бы побрал его дьявольскую способность приводить ее в замешательство! Прищурившись, она взглянула на Лукаса.
— Вон! — приказала она, указав при этом рукой в направлении коридора. — А в офис я буду ходить в том, черт побери, что сочту наиболее подходящим.
Лукас рассмеялся в голос, похоже, ему больше не хотелось сдерживать свои чувства.
— Ваше желание для меня закон, дорогая моя супруга, — произнес он, с удовольствием выговаривая слова. — Я всегда готов вам подчиниться. — И затем, как бы чувствуя недостаточность сказанного, он взял обеими руками ее лицо, развернул его к себе и страстно ее поцеловал. У Фриско тотчас же спутались в голове все мысли.
После чего Лукас вышел. Фриско застыла на месте. Она тяжело дышала. Она хотела таких вот поцелуев — еще и еще. Она проклинала Маканну за то, что так вот грубо и откровенно он напомнил сейчас ей о том, как хорошо им было вдвоем, как сладко они занимались любовью еще так недавно.
Ей ведь и напоминать-то не было никакой нужды!
Тяжело вздохнув, Фриско изо всей силы шарахнула дверью, тотчас же закрыла все три замка и на слабых, подгибающихся ногах отправилась в свою спальню.
Ночь была исключительно тихой. Фриско вертелась в постели и чувствовала себя ужасно одиноко. Рядом с ней не было таких разных, то умолявших, то насмешливых глаз. Оставив борьбу с собою, Фриско вся отдалась эмоциям. С тех самых пор как она проснулась утром и услышала конец разговора Лукаса, слезы подступали к глазам, но только теперь не нужно было более сдерживаться.
Черт побери! Черт побери! — повторяла она вновь и вновь, как бы желая этими словами стереть чувство горечи, память о последнем поцелуе Лукаса, который жег ей губы сильнее, чем горячие слезы обжигали сейчас глаза. И как же это ее угораздило влюбиться в такого человека, как Лукас Маканна!
Глава 27
Фриско была поражена тем, насколько хорошо и слаженно ей удавалось работать с Лукасом. Ее, правда, вовсе не изумлял тот факт, что он работал прямо как заведенный, она подозревала, что он настоящий трудоголик, уверенный, что все должно быть сделано «еще вчера».
Методы его работы мало беспокоили Фриско. Но там, где ей удавалось у него чему-то научиться, она не упускала возможности. Внезапно перед Фриско раскрылась целая вселенная: работы оказалось непочатый край. Весь отдел бухгалтерского учета находился в самом что ни на есть прискорбном и плачевном состоянии. Именно поэтому ее отцу удавалось столько лет залезать в казну фирмы и при этом ни разу не быть пойманным. Сжав зубы, Фриско принялась истово наводить в бумагах надлежащий порядок. На работе они с Лукасом легко находили общий язык, ей импонировало его стремление вдохнуть новую жизнь в деятельность фирмы.
Проблемы возникали во внерабочее время. Лукас был почему-то убежден, что все свободные часы он и Фриско должны проводить вместе. Он аргументировал это тем, что следует всем показывать — и прежде всего матери Фриско, что их намерения весьма и весьма нешуточные, что помолвка была не случайной и что чувства их имеют под собой серьезную основу.
Вечерами в понедельник и вторник Фриско и Лукас вместе ужинали, затем приезжали в дом ее родителей, где принимали участие в обсуждении деталей назначенной на воскресенье вечеринки в честь их возвращения и помолвки.
Весь этот вынужденный театр так скоро надоел Фриско, что и не передать. Отец ее пребывал в радужном настроении, горячо одобряя их брак, — и выносить это было нелегко. Но еще труднее для Фриско оказалось переносить все эти легкие касания, поглаживания, все эти нежности, которые расточал Лукас, стараясь исключительно ради матери Фриско. Так, во всяком случае, она думала.
Всякий раз, когда Лукас мягко улыбался Фриско, любовно прикасаясь к ней, или склонялся и шептал ей что-нибудь на ухо, в душе Фриско поднималась грозная волна протеста.
Еще более ее раздражал тот факт, что вся эта игра, равно как и притворство собственного супруга, у матери не вызывали и малейшей тени сомнения: Гертруда, наивная душа, все принимала за чистую монету.
