Меган Харт - Голые

– Я делала твои фотографии уже множество раз, – вместо вопроса заметила я.

– Это совершенно другое.

– Ты так думаешь? – Я снова быстро взглянула на него и, перестроившись на крайнюю правую полосу, приготовилась съезжать с шоссе. – Почему?

– Не имею ничего против того, что возбуждаюсь, когда ты меня фотографируешь. А возбуждаюсь я всегда. Что, если я запрограммирован на это? – Голос Алекса звучал серьезно, но улыбка выдавала его с головой. – Что, если я как одна из тех собак с условным рефлексом, но вместо того, чтобы пускать слюни при звуке звонка, мой член твердеет со вспышкой твоей камеры?

Я засмеялась:

– О, Алекс…

– Оливия! Я не шучу. Что, если я – единственный парень с сигнальной мачтой между ногами?

– Там будет полным-полно голых цыпочек. Не сомневаюсь, что ты будешь не единственным парнем с эрекцией.

– Черт, я обречен.

Я сосредоточенно смотрела на дорогу, чтобы не пропустить нужный поворот, поэтому не смогла увидеть выражения лица Алекса. Но это мне было и не нужно. Я уже научилась читать его эмоции по голосу. Уловив их и на этот раз, я расплылась в улыбке.

– Ты смеешься надо мной, Оливия. Зачем? – Алекс пытался говорить с грустью, но я прекрасно понимала по голосу, что он улыбается. – Это нехорошо.

– Малыш, если бы я думала, что ты действительно так волнуешься насчет демонстрации своего члена миру, я бы никогда не пригласила тебя поехать со мной сегодня. Но, – заметила я, сворачивая в переулок и направляясь к парковке перед старым зданием студии, – так уж сложилось, что я знаю: тебе абсолютно нечего стыдиться. Или смущаться. Эрекция для этих людей – всего лишь обычная часть будничной работы. Так и будет, обещаю.

Алекс провел пальцами вдоль своего длинного полосатого шарфа, который носил, желая следовать моде, а не для тепла – конец марта в этом году и так радовал хорошей погодой.

– Тебя это действительно не будет волновать? В самом деле?

– Что именно? Что твой член затвердеет, потому что ты возбудишься, оказавшись голым на публике? Или что ты испытаешь эрекцию при виде горячих обнаженных цыпочек с плоскими животами, большими сиськами и без растяжек?

– Независимо от причины. По любой из них.

Я взяла его руку. Нежно погладила пальцы. Провела по ним своими губами и поцеловала каждый кончик.

– А мне следует волноваться?

– Думаю, что нет. Точно нет.

Мы никогда не обсуждали вопрос моногамии. У меня не было времени на других любовников, но я предполагала, что во время моих долгих рабочих дней Алекс, возможно, трахается с кем-то еще. Думать об этом было неприятно, и все же я была не настолько глупой, чтобы высказывать ему свои подозрения.

– Если тебя два раза бьют по морде – виновата морда, – пробормотала я.

– А?

Я покачала головой:

– Ничего, не важно.

Его губы сжались в тонкую ниточку.

– Я – не Патрик, Оливия.

– Мне нравится, что ты настолько умен – понимаешь меня даже тогда, когда я ничего не объясняю.

Его губы скривились, не в улыбке – скорее в ухмылке.

– Может быть, мне приятно осознавать, что ты немного ревнуешь, только и всего.

Я внимательно посмотрела на Алекса, наши пальцы крепко переплелись. На парковку потянулись и другие машины. Из них выходили женщины, некоторые – едва одетые. Я сжала его руку:

– Ты ведь сказал…

Он в ответ тоже стиснул мою ладонь:

– Я знаю, что сказал. И у тебя нет ни малейшего повода для ревности. Но, возможно, мне было бы приятно осознавать… что ты можешь меня ревновать.

Я задумчиво откинулась на водительском кресле, чтобы переварить его слова. Проанализировать их.

– Ты хочешь, чтобы я злилась на тебя за то, что сама же и попросила сделать?

– Нет. Да. Черт, – совсем запутался он. – Я не прошу, чтобы ты злилась.

Этот разговор начинал принимать какой-то странный, неожиданный оборот, и я не была уверена, что хочу продолжать в том же духе.

– Я попросила тебя стать моей моделью, потому что ты великолепно позируешь. А еще потому, что ты чертовски сексуален, Алекс Кеннеди, и мне хотелось немного похвастать тобой.

– Поделиться мной с остальными?

Мне все лучше удавалось читать чувства Алекса по его глазам.

– А ты не хочешь, чтобы я тобой делилась?

– Я хочу тебя, – ответил Алекс тихим, хриплым голосом, – а не того, чтобы ты делила меня с кем-то.

Все, происходившее между нами, еще было таким новым, взрывоопасным и неизведанным, что даже эта невинная тема грозила вылиться в ссору. Это была первая ситуация, обернувшаяся столь серьезным дискомфортом. Я наклонилась к рычагу переключения передач, потом взяла его лицо в свои ладони.

– Я не хочу делить тебя ни с кем, никогда. Я хочу, чтобы ты, целиком и полностью, был только моим. Я – жадная и эгоистичная во всем, что касается тебя, Алекс. Хочу, чтобы ты, весь ты, принадлежал только мне.

Его улыбка уже дразнила мои губы. Его язык погладил мой, и наш поцелуй стал мягче, нежнее. Алекс отстранился.

– Договорились, – постановил он.

– Это было достаточно ревниво для тебя? – Я нежно коснулась его брови большим пальцем.

– Да. И из-за меня ты надерешь задницу любой сучке?

Я залилась смехом:

– О, ну разумеется!

Его улыбка стала еще шире.

– Превосходно.

Я вскинула бровь:

– Так ты хочешь быть моей моделью сегодня? Нет, правда? Еще не поздно уехать.

– Нет, мы остаемся. – Алекс посмотрел в окно на студию. – Все в порядке. Я хочу, чтобы ты попала на этот мастер-класс. Ты только и твердила о нем последние пару недель.

– Нет, не только об этом. На днях мы еще говорили о сериале «Звездный путь».

Он снова поцеловал меня:

– Но ты так хочешь попасть туда.

Я обняла его покрепче, не желая отпускать.

– Ты не обязан здесь присутствовать. На этом занятии я могу обойтись и без модели.

– Но это означает, что ты будешь фотографировать кого-то еще.

– Да, – медленно ответила я, вспоминая о последнем мастер-классе, на котором была. Обнаженные женщины, обнаженные мужчины, вся эта похотливая груда голой плоти, спутавшихся частей тела, смазанных лиц. Это было чувственно, но не эротично. В тот день я узнала много интересного, такого, что могла использовать в своей работе, результаты которой редко получались сексуальными – за исключением снимков Алекса, естественно. – Но это не означает…

– Означает, – твердо возразил Алекс. – Потому что, Оливия… не приходило ли тебе на ум, что я тоже могу немножко ревновать?

В комнате было всего человек сорок – фотографы и по одной модели на каждого. Некоторые специалисты и вовсе никого с собой не взяли. Мы потягивали газировку и поклевывали легкие закуски, пока Черч готовился к первому снимку при помощи своей ассистентки, Сарин. Он говорил без остановки, объясняя что-то о диафрагме и выдержке, свете и тени. Камеры, нависавшие перед серьезными лицами, то и дело щелкали. Некоторые делали заметки.