Элис Хоффман - Практическая магия

С самого начала Салли обманывала себя, внушая себе, что справится с чем угодно, но больше обманы­вать никого не желает. Еще одна ложь — и все будет по­теряно. Еще одна — и никогда ей уже не выбраться из дремучего леса.

Салли припадает к банке с кока-колой; она умирает от жажды. У нее просто в горле саднит от этого вранья Гэри Халлету. Она хочет признаться во всем начистоту, сказать всю правду тому, кто не только выслушает ее, но и услышит, чего до сих пор никому не удавалось. Потом она видит, как через Развилку переходит Гэри, неся кар­тонный пакет с курятиной, и первое ее побуждение - включить зажигание и убраться подобру-поздорову, по­куда он ее не заметил. Но она не трогается с места. Она глядит, как приближается Гэри, и горячие иголочки разбегаются у нее под кожей по всему телу. Их не уви­дишь простым глазом, но их присутствие не оставляет сомнений. Такова уж природа страсти - подстережет тебя на автомобильной стоянке, и ты неизбежно стано­вишься ее жертвой. Чем ближе подходит Гэри, тем сильнее дает себя знать этот жар — Салли приходится просунуть руку под майку и крепко прижать к груди, "удерживая сердце, готовое выпрыгнуть наружу.

Весь белый свет застлали тучи, на дорогах скользко, но Гэри не в обиде на сумрачный и хмурый вечер. В Ту­соне над головой месяцами сияли безоблачные небеса, и если сейчас накрапывает дождь, это ничего. Может быть, дождик смоет его тревоги, поможет осилить то, что грызет его изнутри. Может, сядет он завтра на са­молет в девять двадцать пять, улыбнется стюардессе да и соснет часика два, перед тем как явиться на работу...

У Гэри в силу его профессии хорошо развита наблю­дательность, но сейчас он не верит своим глазам. Пото­му отчасти, что везде, куда бы он ни пошел, ему мере­щится Салли. Один раз она привиделась ему на пеше­ходном переходе при въезде на Развилку. Другой раз — в закусочной «Куры гриль», и вот теперь она перед ним на парковке. Наверное, опять обман зрения — то, что хотелось бы видеть, но чего нет на самом деле. Гэри подходит ближе к «хонде» и щурится, стараясь разгля­деть, кто в ней сидит. Да, так и есть: это машина Салли, а за рулем сидит она сама и сигналит ему.

Гэри открывает дверцу машины, садится на перед­нее сиденье и захлопывает за собой дверцу. Волосы и одежда у него намокли, от картонки с курицей идет пар и пахнет горячим жиром.

— Я так и подумал, что это вы, — говорит он.

Он должен подобрать ноги, иначе они не умещают­ся в этой машине; пакет с курицей он кое-как при­страивает у себя на коленях.

— Это был перстень Джимми, — говорит Салли.

Она не собиралась выпалить это сразу, но, пожалуй, так даже к лучшему. Она ждет, как будет реагировать Гэри, но он лишь молча встречается с нею взглядом, и только. Черт, вот когда жалко, что она не может ни за­курить, ни выпить! Атмосфера так накалена, словно в машине как минимум стоградусная жара. Удивитель­но, что Салли еще не загорелась, точно ворох соломы!

— Вы слышите? — не выдерживает она наконец. — То кольцо у меня на кухне, оно — Джеймса Хокинса.

— Я знаю. — Теперь озабоченность в голосе Гэри слышится еще явственнее. Эта женщина — то самое, он не ошибся. При определенных обстоятельствах он всем охотно пожертвовал бы ради Салли Оуэнс. Ри­нулся бы с разбегу в пропасть, не задумываясь, куда упадет и какова будет сила удара. Гэри зачесывает пя­терней назад мокрые волосы, и на мгновение машину заполняет запах дождя. — Вы еще не обедали?

Он берет в руки картонный пакет. У него там, кроме курицы, еще луковые кольца и картошка фри.

— Мне сейчас не до еды, — говорит Салли.

Гэри приоткрывает дверцу и выставляет картонку с курицей на дождь. У него разом пропал аппетит.

— Я, может быть, потеряю сознание, — предупреж­дает его Салли. - Кажется, у меня будет удар.

— Это потому, что вы ждете вопроса, известно ли вам или вашей сестре, где находится Хокинс?

Не потому. Салли вся пылает, от макушки до самых кончиков пальцев. Боясь, как бы из-под ее ногтей не вырвался пар, она снимает руки с баранки и кладет их на колени.

— Я вам скажу, где он находится. — Гэри Халлет гля­дит на нее так, будто никакого мотеля «Вам — сюда» и никакой Развилки вообще не существует. — Он умер.

Гэри переваривает это сообщение, а дождь тем вре­менем барабанит по крыше. Окна в машине запотели, сквозь ветровое стекло ни зги не видно.

— Это вышло непреднамеренно, - продолжает Сал­ли. — Хоть и не скажешь, что он того не заслужил. Не­годяй был, каких поискать!

— Мы с ним старшеклассниками ходили в одну шко­лу. - Гэри произносит слова медленно, ему тяжело гово­рить. - Хорошего уже тогда было мало. Рассказывают, как-то во время летних каникул его не взяли подрабо­тать на одном ранчо и он в отместку перестрелял у них двенадцать пони. Выстрелом в голову, одного за другим.

— Вот видите, — говорит Салли. — Вы же сами гово­рите!

— Вы что, хотите, чтобы я забыл о нем? Вы об этом меня просите?

— Он больше никому не причинит вреда, — говорит Салли. — И это главное.

Женщина из конторы, в черном пончо-дождевике и с метлой в руках, выбегает прочистить сточные канавы возле мотеля в предвидении бури, предсказанной на завтра. Но Салли сейчас не думает о водостоках ее соб­ственного дома. Ее не занимает мысль о том, позаботи­лись ли девочки запереть все окна и устоит ли крыша против ураганного ветра.

— А если причинит, то при единственном усло­вии, — прибавляет Салли, — что вы и дальше будете его искать. Тогда пострадает моя сестра и я тоже, и неиз­вестно, чего ради.

Это логика, с которой Гэри не поспорить. Тьма на­верху продолжает сгущаться, и, вглядываясь в лицо Салли, он видит только ее глаза. Такие понятия, как хорошо и плохо, неким образом сместились для него.

— Я не знаю, как поступить, — признается он. — Для меня здесь есть известная трудность. Я не могу быть беспристрастен. Делать вид — могу, быть — нет.

Он смотрит на нее, как в тот раз, когда она открыла ему дверь. Салли понятны и его намерения, и сомне­ния, которыми он терзается; ей более чем понятно, че­го он хочет.

У Гэри Халлета сводит ноги, ему неудобно сидеть в «хонде», но он не торопится уходить. Дед говорил ему, бывало, что зря люди ссылаются на пословицу «можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его пить». Суть в том, что если вода прохладна, если она чи­ста и вкусна, то и заставлять никого не потребуется. Гэ­ри чувствует себя в этот вечер гораздо более конем, чем поводырем. Он ненароком набрел на любовь, и от нее просто так не оторвешься. Гэри привык, что ему подчас не достается то, чего он хочет; он умел это пережить, хотя и задавался вопросом: не потому ли так получает­ся, что нужно сильнее хотеть? Сейчас вопросов нет. Он озирается на парковку. К завтрашнему ланчу он снова будет дома; собаки, завидев его, сойдут с ума от радо­сти, у парадной двери его будет дожидаться почта, мо­локо для его кофе сохранится свежим в холодильнике. Загвоздка в одном: он никуда не хочет трогаться отсю­да. Так и сидел бы, согнувшись в три погибели, в тесной «хонде», не обращая внимания на то, что в животе ур­чит от голода, весь во власти такого жгучего желания, что выпрямиться сейчас, пожалуй, было бы неприлич­но. У него щиплет в глазах; он знает, что, если уж под­ступили слезы, их не удержать. Даже пытаться нечего.