Элис Хоффман - Практическая магия

Дождь уже льет как из ведра, сплошной завесой, се­рой, точно пелена, сотканная из слез. Видно, что в том месте, где зарыт Джимми, земля рыхлая. Если копнешь рукой, то, может статься, вытащишь человеческую кость. А зазеваешься — и самоё тебя затянет, засосет вглубь, и, сколько ни барахтайся, ни лови воздух ртом, ничто не поможет.

— Вы, случаем, не находили здесь кольцо? — спра­шивает Джиллиан.

У девочек зуб на зуб не попадает. Небо совсем по­чернело — можно подумать, что настала полночь. Можно подумать, этот небосвод никогда не бывает си­ним, как чернила, как яйца в дроздовом гнезде, лазоре­вым, как лента, вплетенная на счастье в девичьи кудри.

— Какое-то кольцо притащила к нам в дом жаба, — говорит Кайли. - Я и забыла про него!

— Это было его кольцо. — Не похоже, что таким го­лосом говорит Джиллиан. Он слишком хриплый, по­давленный и совершенно чужой. — Перстень Джимми.

— Кто такой Джимми? — спрашивает Антония. Ко­гда ей никто не отвечает, она глядит в сторону колючей изгороди, и ответ приходит сам собой. — Это который там. — Она прижимается к сестре.

Если непогода разыграется с той силой, какую предсказывают метеорологи, весь двор затопит во­дой — и что тогда?.. Джиллиан и Кайли с Антонией промокли до нитки; зонт, который держит в руках Ан­тония, не спасает. Волосы у них прилипли к голове, одежда — хоть выжимай.

Внизу, у колючей изгороди, обозначается впадина, словно земля уходит сама под себя — или, что гораздо хуже, уходит под Джимми. Если и его вытолкнет из-под земли наружу, как тот серебряный перстень, как поганую рыбину чудовищных размеров, — тогда пиши пропало...

— Я хочу к маме, — очень тихо говорит Антония.

Когда они наконец поворачиваются и бегут к дому, газон, покрытый травой, хлюпает у них под ногами. Они припускаются быстрее, несутся так, будто за ними гонится по пятам то, что может присниться лишь в страшном сне. Вбегают в дом, и Джиллиан, заперев входную дверь, подтаскивает к ней стул и подпирает им дверную ручку.

Сто лет, не меньше, прошло, должно быть, с той темной июньской ночи, когда Джиллиан, свернув с шоссе, остановилась на освещенном пятачке в конце подъездной аллеи. Она совсем не тот человек, каким приехала сюда. Та женщина, которая, как к последнему прибежищу, кралась тогда на цыпочках к парадной две­ри, давно побросала бы свои пожитки в машину и была такова. Минуты не стала бы ждать, что там предпримет следователь из Тусона после всего, что выложит ему Салли. Ее бы здесь уже и близко не было, а Бену Фраю она не оставила бы даже записки, будь он ей хоть два­дцать раз так же дорог, как сейчас. Была бы в эти мину­ты на полпути к штату Пенсильвания, с включенным на всю громкость радио и полным баком горючего. И ни разу, ни на секунду не заглянула бы в зеркальце заднего обзора. Короче говоря, в том-то и разница, что женщи­на, которая находится здесь сейчас, никуда не собирает­ся, разве что на кухню, заварить своим племянницам ромашкового чаю, который хорошо успокаивает нервы.

— Все в полном порядке, — говорит она девочкам.

Она прерывисто дышит, от прически ее осталось жалкое воспоминание, с ресниц по бледному лицу вол­нистыми полосками стекает тушь. И все же это она здесь сейчас, а не Салли, и это ей отправлять девочек в постель, убеждать их, что с нею им нечего бояться. Нет никаких причин тревожиться, говорит она им. Все по­ка, слава богу, живы-здоровы. Пусть хлещет дождь, пу­скай крепчает ветер с востока — Джиллиан будет тем временем обдумывать план действий. Поскольку на­дежды на помощь Салли в данном случае столько же, как на то, что она полетит, словно птица, сиганув вниз с верхушки дерева.

А Салли в этот вечер, утратив вместе с логикой при­вычную опору под ногами, окунается в невесомость. Она, которая всегда ценила превыше всего здравый смысл и целесообразность, едва доехав до Развилки, умудрилась заблудиться. Никак не могла найти мотель «Вам — сюда», хотя проезжала мимо него тысячу раз. Пришлось остановиться у бензоколонки и спросить дорогу, а тут опять начался этот сердечный приступ, понадобилось отыскать неопрятный туалет, где можно было сполоснуть лицо холодной водой. Посмотрелась в заляпанное зеркало над раковиной, глубоко подыша­ла несколько минут, и стало лучше.

Лучше-то лучше, но, как вскоре выяснилось, не­намного. Выезжая снова на Развилку, она не заметила, как у передней машины зажегся стоп-сигнал, что при­вело к легкому столкновению, и исключительно по ее вине. Теперь левая фара у «хонды» держится на чест­ном слове, и как нажмешь на тормоза, того и гляди отвалится.

Когда она наконец приезжает к мотелю «Вам — сю­да», ее семейство дома уже доедает обед, а вся стоянка у закусочной «Куры гриль» наискосок от мотеля забита машинами. Но Салли меньше всего сейчас нужна еда. У нее подводит живот, нервы ее на пределе; она дико волнуется и потому, вероятно, два раза подряд приче­сывается, перед тем как выйти из машины и направить­ся в контору. На асфальте поблескивают маслянистые лужицы, одинокая яблоня-дичок, уцелевшая на един­ственном островке земли и обсаженная ярко-алой ге­ранью, содрогается, когда по Развилке с шумом проно­сятся машины. На парковке мотеля стоят всего четыре, три из них — умопомрачительны, каждая на свой манер. Если бы у Салли спросили, на которой ездит Гэри, она, скорее всего, указала бы на четвертую, что стоит дальше всего от конторы, одну из моделей «форда», — она боль­ше других похожа на автомобиль, взятый напрокат. Но главное, именно так, по представлениям Салли, ров­ненько, аккуратно, и поставит машину Гэри.

При мысли о нем, о его озабоченном лице, проре­занном морщинами, волнение охватывает Салли с но­вой силой. Войдя в контору мотеля, она поправляет ре­мешок от сумочки на плече и облизывает губы. У нее такое чувство, будто со столбовой дороги, по которой она шла всю жизнь, ее занесло в дремучий лес, о суще­ствовании которого она не подозревала и где не знает ни стежки, ни тропинки.

Женщина за конторским столом говорит по теле­фону, и разговор, кажется, из тех, какие могут продол­жаться часами.

— Ну, раз ты не сказала, тогда откуда же ему знать? — В голосе женщины звучит крайнее неодобрение. Она тянется взять сигарету и видит Салли.

— Я ищу Гэри Халлета.

Стоит Салли объявить об этом во всеуслышание, как она понимает, что, должно быть, и в самом деле со­шла с ума. Для чего ей искать человека, чье присут­ствие сулит катастрофу? Для чего было ехать сюда в этот вечер, когда у нее такая сумятица в голове? Она сейчас не в состоянии собраться с мыслями, это оче­видно. Ей не назвать даже столицу штата Нью-Йорк! Не вспомнить, в чем содержится больше калорий — в масле или маргарине и впадает ли зимой в спячку ба­бочка-данаида.