Сьюзен Филлипс - Медовый месяц
Хани уже ничто не могло остановить. Если уж им выпал только этот один-единственный момент истины, она выжмет из него все до капли и заставит длиться целую вечность! Теперь их разделяли лишь те барьеры, что он сам воздвиг в своем сознании. И она еще глубже проникла в его рот.
Из глубин его существа исторгся стон, и Дэш запустил руку ей в волосы. Притянул вниз, она стала падать, и он принял весь ее вес на себя. Рот его раскрылся, и он перешел в наступление.
Его поцелуй был грубым и глубоким, полным неутолимой жажды. Ей захотелось утонуть в нем. Захотелось всем телом протиснуться через его рот и найти в нем прибежище. И вместе с тем захотелось стать больше и сильнее настолько, чтобы суметь овладеть им и заставить его полюбить ее так, как она любит его.
И тут она почувствовала, как он содрогнулся. Мучительно застонав, Дэш отстранился:
— Ты хоть понимаешь, что вытворяешь? Хани опустилась на колени. Протянув руки, обхватила его бедра и прижалась к крепким плоским мышцам живота.
— Вытворяю как раз то, что хочу вытворять.
Схватив за плечи, он оттолкнул ее:
— Ну хватит! Ты заходишь слишком далеко, детка!
Она откинулась назад. Потом тихо произнесла:
— Я тебе не детка.
— Тебе же всего двадцать! — резко сказал он. — Ты еще ребенок.
— Лжец, — прошептала она.
Его глаза потемнели от боли, но в ней не было ни капли жалости. Это ее ночь. Возможно, единственная, которая ей достанется. Не вдаваясь в обсуждение своих намерений, она завела руки на затылок под волосы и дотянулась до крючка с петелькой вверху разреза платья. Расстегнув крючок, потянула «молнию». «Молния», тихо взвизгнув в напряженной тишине комнаты, раскрылась, и платье соскользнуло с плеч.
Хани встала на пол рядом с кроватью. Платье сползло с бедер на пол, и она осталась в кружевном бюстгальтере, мерцающих лайкрой колготках и отливающих ледяной голубизной трусиках.
У Дэша внезапно сел голос:
— Ты пьяна. Ты даже не представляешь, чего просишь.
— Вполне представляю.
— Ты разгорячена и хочешь мужчину. Причем все равно кого.
— Неправда. Поцелуй меня еще.
— Больше никаких поцелуев, Джейн Мэри.
— Какой ты чопорный, — возразила она, не давая ему прятаться за их сценической ролью.
— Я не…
Хани поймала его крепкое запястье и, притянув руку к себе, накрыла его ладонью свою грудь.
— Дэш, чувствуешь, как колотится мое сердце? — Она поводила ладонью взад-вперед, и сосок под шелковистой материей затвердел. — Ты чувствуешь это?
— Хани…
Хани провела его рукой между своих грудей и ниже, к ребрам:
— Ты чувствуешь меня?
— Не делай…
Она выждала лишь мгновение, затем передвинула его руку на шелковистую ткань трусиков между ног.
— О Господи! — Дэш коснулся ее, сомкнул вокруг нее ладонь и тотчас отдернул, словно обжегшись.
— Прекрати немедленно, ты слышишь меня?! — рявкнул он. — Ты пьяна и ведешь себя как шлюха! Перестань сейчас же!
— Ты испугался, что ли? — Она опустила глаза на его брюки. — Я же вижу, как ты хочешь меня, но тебе страшно в этом признаться.
— Что за чепуха! Ты даже не представляешь, о чем говоришь. Ведь ты ничего не смыслишь в любви. И потом, я на сотню лет старше тебя. А ты еще просто ребенок!
— Тебе сорок три. Не такая уж и древность. Да и целовал ты меня совсем не как ребенка.
— Ни слова больше. Я не шучу, Хани!
Но внутри накопилось слишком много боли, и остановиться было уже невозможно. Выпятив челюсть, она набросилась на него:
— Какой же ты трус!
— Довольно!
— У тебя не хватает мужества признаться в своих чувствах ко мне.
— Прекрати!
— Будь я такой же трусихой, как ты, мне даже в зеркало было бы противно смотреться.
— Я же сказал, прекрати!
— Да я бы просто убила себя, наверняка убила. Взяла бы ножик и воткнула его…
— Предупреждаю в последний раз!
— Трус!
Дэш схватил ее за руку, едва не сбив с ног, и притянул к себе. Приблизив к ней искаженное лицо, он в упор зашипел:
— Так ты хочешь этого?
Поцелуй был жестким и алчным, и Хани испугалась бы, не гори все в ней таким жарким огнем.
Ее податливость не остудила Дэша, а напротив, лишь пуще разожгла его гнев. Отодвинувшись от нее, он сбросил смокинг.
— Отлично! Больше я не намерен играть с тобой в игрушки. Что хочешь, то и получишь.
Он сорвал бабочку и принялся за сорочку. Запонки из оникса полетели в угол. Он тяжело дышал и, судя по всему, дошел до предела.
— И не надейся, что потом будешь приходить ко мне плакаться!
Она следила, как он расстегивает ремень и стягивает сорочку.
— А я и не собираюсь плакать.
— Ты даже не подозреваешь, что сейчас с тобой будет. — Он швырнул туфлю через всю комнату. — Ты же ничего не знаешь, ведь так?
— Ничего… по крайней мере ничего из практики. Дэш стянул второй башмак, с руганью зашвырнув его под кровать.
— А здесь единственное, что важно, так это именно практика. И не думай, я не собираюсь давать тебе поблажку. Никогда этого не делал. Ты сама захотела любовника, крошка. И сейчас получишь все сполна.
У Хани все мышцы обмякли, возбуждение сменилось страхом. Но даже и страх не мог прогнать ее из комнаты, слишком сильной была в ней жажда его любви.
— Дэш!
— Ну?
— Ты… Мне сейчас снять остальное или как?
Его руки замерли на поясе брюк. Он опустился на стоявший позади стул и несколько мгновений сидел неподвижно. Она затаила дыхание, молясь, чтобы этот опасный незнакомец, усиленно пытающийся запугать ее, и небезуспешно, опять превратился в того человека, которого она так любит. Но, увидев его сжатый рот, она поняла, что смягчаться он не намерен.
— Наконец-то хоть одна здравая мысль. — Он вытянул ноги и, скрестив их, принялся изучающе рассматривать ее. — Ты просто снимай все это, но только красиво и помедленнее, а я буду наблюдать.
— Ну почему тебе обязательно надо делать все это так ужасно?
— А чего ты ожидала, детка? Ты думала, что будут только стишки и поцелуи? Если тебе этого хотелось, тогда надо было заарканить какого-нибудь мальчишку. Такого же несмышленого в этой игре, как и ты сама. Кого-нибудь с приятными манерами, кто проводил бы с тобой время, даже не помышляя обидеть так, как обижу сейчас я.
— Ты не обидишь меня.
— А вот тут ты ошибаешься. Собираюсь обидеть, и еще как. Ты только взгляни, какой я здоровенный. Ну-ка снимай белье. Или ты готова признать, что совершила ошибку?
Хани захотела убежать от него, но не могла. Еще никто и никогда не одаривал ее любовью, и если он может дать ей только это, то она примет все, что он ни предложит.
Когда Хани, заведя руки за спину, стала расстегивать бюстгальтер, руки у нее тряслись.
