До мурашек - Ана Сакру
Он так привык мою маму недолюбливать, что просто не понимал, как его ребенок может к ней тянуться. Для него был какой-то культурный шок. Факт, который принять практически невозможно. И я очень благодарна Лёвке за то, что он сумел спрятать свою личную неприязнь подальше, видя, что Мише общаться с моей мамой нравится, и не стал настраивать сына против неё, хотя при желании легко бы мог это сделать.
Но Лёва как будто наоборот взглянул на мою мать под другим углом и, кажется, начал оттаивать по отношению к ней. Наверно всё-таки невозможно ненавидеть человека, когда ты видишь, как он искренне добр к твоему ребенку.
Да и мама уже смотрела на Лёву иначе. Если не с теплом, то точно без той высокомерной стужи в глазах, которой раньше одаривала его по полной. Пару раз я даже видела, как она ему улыбалась...
А мне вот он со вчера совсем не улыбается...
Даже ночью у нас в первый раз за всё это время не было секса. Когда я вышла из душа, Лёвка уже спал. Или делал вид...Я точно не знаю.
- Лёв, всё хорошо? - интересуюсь нарочито беспечным голосом, пока ставлю перед ним чашку с свежезаваренным кофе и усаживаюсь напротив.
Лёвка перестаёт смотреть на дверной проём, в котором только что исчез Миша, и переводит на меня нечитаемый взгляд. Вместо ответа делает большой глоток кофе, продолжая сверлить меня глазами исподлобья. Глажу себя по плечам, чувствуя удушающую тревогу. Он вот такой со вчера. Хмурый, задумчивый и молчаливый.
И я, твою мать, не понимаю в чем именно проблема!
Нет, недоговоренность, существующая между нами, уже давно накладывала отпечаток на каждую эмоцию, прикосновение или слово.
А обговоренное время вместе только конца наших вынужденных отпусков лишь усиливало этот эффект с каждым днем.
Но это был терпко-сладкий туман, навевающий грусть и делающий каждую минуту рядом острее.
А не удушающая петля на шее, которую до одури хочется сорвать, как сейчас.
И я не знаю, что именно изменилось за сутки.
Мы вчера все втроём ездили в Краснодар. Я на постановочную репетицию к Тихорецкому, а Лёвке надо было в отдел кадров занести какие-то бумаги. У него первый вылет уже через три дня, он выходит на работу. Я задерживалась, и мальчишки, веселые и довольные, отзвонились, что пойдут без меня в зоопарк. Днем все было хорошо.
А уже по пути обратно Лёвка был сам не свой. Замкнутый. Молчаливый. Я не сразу заметила - Мишаня как обычно фонтанировал эмоциями, тараторя почти все четыре часа, но обычно Лёва хотя бы улыбался его милой болтовне, что-то уточнял в рассказах, а тут будто не слышал его.
На мой вопрос "что случилось?" лишь посмотрел долгим взглядом и промолчал, крепче сжимая оплетку руля.
Вот и сейчас молчит...
- Лёв...- зову его, протягивая руку и ловя мужскую ладонь.
Отстраняется и будто смаргивает наш зрительный контакт, отворачиваясь.
По спине ползёт холодок. Мне от него такого зябко.
Лёвка медленно отставляет кружку с недопитым кофе, упирается локтями в стол и сцепляет пальцы.
- Вчера Катя звонила, - сообщает ровно, смотря на свои руки.
- И? - неосознанно закусываю ноготь на мизинце.
- И у неё там что-то с шейкой, я ни хрена в этом не понимаю, но что-то там будут зашивать...Потом ещё какие-то по анализам проблемы...В общем, её продержат в больнице ещё минимум недели три, а потом...- Лёва наконец смотрит мне прямо в глаза, словно гипнотизируя, - А потом врач сказал, что с такой многоплодной беременностью и тем, как она не очень удачно у нее идет, есть большая вероятность, что пролежит она на своих сохранениях все девять месяцев. Если столько проносит, конечно.
- И? - сглатываю непонятно откуда взявшийся сухой ком в горле.
По предплечьям нервные мурашки ползут. Наш разговор явно сворачивает на запретную территорию...
- И мы обсуждали с ней, как лучше сделать для Мишки, - смотрит Лёва на меня в упор.
- Ты возьмешь его к себе, да? - озвучиваю то, что уже висит в воздухе.
Лёва берёт паузу, быстро облизывая губы, ковыряется взглядом у меня в голове.
- Катя переживает, что я один с ребенком с моим графиком работы не справлюсь, - отзывается вкрадчиво.
Замолкает. На кухне повисает тишина. От нашей зрительной дуэли слезятся глаза. Воздух стремительно густеет до состояния вязкого разогретого мёда.
Я понимаю, к чему он клонит, но я...
Ещё я понимаю, что он ждёт от меня первый шаг. А я не могу его сделать. Не могу.
Я хочу быть уверена, что я ему нужна без условий, даже вот такая неполноценная нужна. Что он не откажется от меня несмотря ни на что. Ведь один раз уже отказался...
И я не хочу завлекать его обещаниями заботиться о Мише, чтобы он потом через пару лет пожалел, что вообще со мной связался, а не нашел какую-нибудь юную здоровую девчонку, готовую и Мишу принять, и родить ему ещё штук пять таких же беловолосых, неповторимо похожих на него "Миш".
То, что такая девчонка найдется, я не сомневаюсь. Лёву невозможно не полюбить, особенно если он хоть чуть-чуть будет сам заинтересован в этом.
И я уже безумно ревную его к той несуществующей пока девочке. Ненавижу её. Смертельно завидую, что она может ему это дать, а я не могу и никогда не смогу.
И мне так страшно, что, встретив её, он бросит меня, потому что я ошиблась, потому что я хуже, потому что она может, а я не могу.
Потому что он уже знает, как это – уйти от меня.
И мир после этого не рухнет, а подарит ему что-то лучшее, как было с Мишей.
Я готова ему поверить, что так не будет, но…
Лёва, уговори, убеди меня...Прошу...
Я просто не могу начать говорить это сама.
И потому произношу совсем другое...
