Я думала, я счастливая... - Марина Безрукова
— В «десятку». В десятый роддом.
— Почему же вы с ней не поехали? — рявкнул Николай, судорожно вспоминая, где находится родильный дом.
— Да, куда же на ночь-то глядя, — обиженно развела руками Инесса Леонардовна. — Поздно уже. Мы с Мариком отдыхать собрались.
Николай молча развернулся и бросился назад, к замызганным дверям лифта, колотя всей ладонью по расплавленной зажигалками кнопке.
Глава 39
Только оказавшись на улице, Николай сообразил, что не может даже вызвать такси. «И как мы раньше жили без телефона?» — в отчаянии думал он, пока скорым шагом почти бежал к метро. Уже спускаясь на эскалаторе, мимо желтых карандашей плафонов и рекламных стендов, он вдруг понял, что ехать в роддом нет никакого смысла. Приедет, уткнется в закрытую дверь, потому что открыто только приемное отделение и на этом всё. Лучше отправиться домой, поставить телефон на зарядку и сразу же набрать справочную. Сердце рвалось к Соне, от тревоги за нее грохот пульса бухал в голове, но разум упрямо указывал путь рациональности. Информацию он попробует получить по телефону, а днем отпросится с работы и уже поедет в роддом. Заспанная Ольга Ивановна выглянула из своей комнаты и, ничего не спросив, снова закрыла дверь. Николай бросился к себе, схватил тонкий провод, висящий из розетки, и подключил телефон. Черный экран жизнерадостно нарисовал прямоугольную батарейку с мерцающим зигзагом. Ждать, когда появится хотя бы пара процентов заряда, Николай не мог. Он включил ноутбук, быстро завел в поисковике нужный ему роддом и кривыми цифрами переписал номер на первый попавшийся клочок бумаги. Потом выбежал в коридор и постучал к матери.
— Мам, извини, ты не могла бы мне дать на минуту свой телефон?
Ольга Ивановна, чуть повозившись, настороженно выглянула наружу.
— Что случилось, Коленька? — испуганно спросила она, сжимая у горла воротник ночнушки. — Что-то с Лёлей или Тамарой? Или тебе нужен доктор?
— Нет, мам, нет. Соню увезли в роддом, а у меня телефон еще не зарядился. Дай мне на минуту свой, позвонить.
Услышав о Соне, Ольга Ивановна непроизвольно поменялась в лице и подобрала губы в брезгливую, сморщенную птичью гузку. Было заметно, что она еле сдерживается, чтобы не отказать сыну. Но не решилась и недовольно сунула ему в руку мобильник. Дверь захлопнулась. Николай быстро набрал нужный номер, шли долгие длинные гудки, но отвечать ему никто не спешил. Десять гудков, двенадцать, дальше короткие сигналы. Николай упрямо начинал заново, но дозвониться так и не удавалось. Он разозлился: накатаю жалобу! Потом подумал, что может быть, не тот номер указан на сайте. Немного помялся и всё-таки решил набрать Соню. Но абонент оказался вне зоны доступа, что еще больше разволновало. До утра еще вечность!
Он вертелся всю ночь, то проваливаясь в полузабытье, то выныривая в темноту комнаты с привычными очертаниями мебели, этажерки, книжных полок и горшков с цветами на окнах. Проснулся очередной раз и увидел Соню. Обрадовался, потянул к ней руки. А она стоит вся в белом, волосы струятся до пят и утекают, как вода, дальше, куда-то под дверь, в коридор. Колышутся складки ее почти прозрачного балахона, как саван. Лицо сливается, не видно ни глаз, ни носа, ни губ. Стоит и только руками водит, как будто гладит кого-то невидимого по голове. «Сонечка, а где же наш футболист?», — кричит Николай. Озирается, оглядывается по сторонам, ищет коляску или колыбельку. И вдруг на голом, как бильярдный шар лице Сони, прорезается улыбка. Кроваво-красная, зловещая. Нет больше розовых и нежных, как лепестки губ, только вспоротый разрез, как рана на теле арбуза. Шевелятся бордовые губы, шлепают друг о друга, а слова тонут в глубине и не слышно даже шепота. Николай кинулся к белой фигуре, вытянув руки, попытался схватить ее, но поймал лишь воздух. И проснулся. Майка, в которой он спал, была мокрой от пота, кислый, противный запах заставил поморщиться. Он посмотрел на часы, начало шестого. «Отпрошусь с работы на весь день, — подумал Николай, — скажу, что к врачу надо. Поймут».
Отправился в душ, с содроганием вспоминая недавний сон. Раньше кошмары ему никогда не снились. Преследовал с детства лишь один, где он пытается выбраться из заброшенного дома и тянет изо всех сил тяжелую деревянную дверь. Но за ней оказывается следующая, а потом еще, и еще… Но там Николай не испытывал ужаса, а сегодняшнее видение до сих пор стояло перед глазами. Вдруг с Соней всё плохо? Он быстро выпил кофе, не думая о завтраке, не хотелось терять время. Проверил провод зарядного устройства, засунув его на всякий случай в портфель, и выбежал навстречу прохладному сырому утру.
Здание роддома встретило его тремя этажами безликих окон, за которыми прямо сейчас происходили трагедия, боль, радость, отчаяние и слезы. Он скользнул взглядом по вывеске «Выписка», по жизнерадостным плакатам с изображением счастливых женщин и малышей, по глупым мордахам зайчиков, белочек и медвежонка с воздушными шарами. Суеверно отвел глаза, потому что воображение тут же нарисовало тоненькую хрупкую Соню, гордо выходящую из этих дверей со свертком в голубом одеяльце.
Окно справочной было наглухо завешено белой шторкой, Николай вертелся рядом, заглядывая сквозь щели в надежде увидеть хоть кого-то из медсестер или санитарок. Пузатый, пожилой охранник, в черной форме, равнодушно развалился на стуле и посматривал на Николая, как на небольшое, но развлечение на своих скучных служивых буднях. От кого здесь охранять? Разве что от подвыпивших новоиспеченных папашек, которые своими громкими воплями могли нарушать тишину в сквере. Да и то, нет теперь таких. Приходят трезвые, надушенные, протягивая молодым мамам огромные букеты цветов, снимают всё действо на телефон, как будто участвуют в спектакле. Теряют розовые и голубые шарики из воздушной охапки. Все с автолюльками и чуть ли не гувернантками — во времена молодости их отцов не было ничего такого. Обмывали ножки, отирая усы (к тридцати, их почему-то имели чуть ли не все поголовно), выпивали, могли помахать пьяно руками под окнами, ничуть не смущаясь строгих глаз мелькнувшей сквозь стекло жены, в белой косынке. Потом ждали пять дней, прежде чем впервые увидят маленький сморщенный комочек, так не похожий на розовощекого малыша с коробки питания «Малютка». А дальше ведра на плите, в которых кипятятся пеленки, марлевые подгузники и молочная кухня с прозрачной вытянутой бутылочкой и восковой резиновой соской, дырку в которой, нужно было умело проколоть раскаленной иглой.
Натренированным глазом охранник определял и тех, кто выходил из заветной двери с испуганными глазами и чуть ли
