Ты всё ещё моя (СИ) - Тодорова Елена

– С возвращением, – шепчу родителям Артема.

Лучше поздно, чем никогда.

Хорошо, что они тоже так думают. Посмеиваясь, благодарят. Одновременно с девочками занимают свои места за столом. Садимся и мы с Артемом.

– Пап, откроем шампанское? – подает идею Рина.

– Тебе нельзя.

– Ну, па-а-ап-п… Поводов столько!

Артем Владимирович в знакомой мне манере приподнимает бровь и срывает с бутылки фольгу.

– Думали, что сделаем сюрприз вам… – протягивает с какой-то необъяснимо умиротворяющей улыбкой. – А оказалось, что сюрприз ждал нас, – наклоняясь над бокалами, подмигивает жене. – Удивили, конечно, дай Боже…

– Хорошо съездили, – заключает Татьяна Николаевна, задорно подергивает бровями.

Бледная она, конечно. Очень худенькая, нежная и хрупкая. Но вместе с тем пышет энергией и буквально дышит жизнью. Сердце радуется при взгляде на нее. И обнять хочется. Жаль, не смею. Зато девчонки только то и делают.

– А это я готовила, мам… – щебечет младшая. – Попробуй!

– Да не шути… – качает Татьяна Николаевна головой. – Я и так уже растаяла.

– Правда! Не шучу! Лиза, подтверди… – находит меня взглядом Рина. – Скажи, что я теперь все умею, Лиз... Скажи же! Даже борщ!

– Умеет, – киваю я с улыбкой.

– Да Боже ж мой… – всплескивает руками мама. – Сюрприз за сюрпризом. Ну-ка… – нанизывает вилкой подброшенный Риной блинчик.

Кусает, с задумчивым видом жует, глотает, медленно тянется за водой... Мы все напряженно за этим наблюдает. Я вспоминаю слова Артема, что надо было попробовать.

Боже…

– Превосходно! – с изумленным видом выдает свою оценку Татьяна Николаевна.

И мы все одновременно с облегчением выдыхаем. А после, переглянувшись, громко смеемся.

– Так, ну что ж… – собирает на себя внимание Артем Владимирович. Возвышаясь во главе стола, поднимает бокал. Мы тотчас подхватываем свои. – За пополнение нашей семьи! Пусть растет дальше!

Подмигивает на этот раз Артему, а я ничего с собой поделать не могу, заливаюсь жаром. Прикладываю к губам прохладный бокал, едва удается глоток сделать. От него я тут же пьянею. А Артем еще… Наклоняется, притискивает к себе и целует.

– Люблю тебя, – выдает во всеуслышанье.

И я загораюсь.

Смотрю в его глаза. Вижу, как ждет ответа. Смущена до ужаса, но не дать ему его не могу.

– И я тебя люблю.

– Ура! – вопит Рина.

Сидящая рядом с ней Анжелика аж вздрагивает.

– Пьяная, что ли… – шикает задушенно.

И все разражаются хохотом.

– У меня сок, – лукаво улыбаясь, трясет Рина розоватой жидкостью. – Но новости чудесные! Почему бы и не поорать, эх…

– Во дворе ори, пожалуйста, девочка Баскервилей, – не сдается Анж.

– Буду я еще у кого-то разрешения спрашивать, где мне орать!

– Боже, Ринуля, уймись, – одергивает последнюю мама. – И отдай сюда свой сок, проказа ты…

Артем качает головой и заходится хохотом. Я подаюсь в его открытые объятия, прижимаюсь и просто счастливо выдыхаю ему в шею.

51

Скучала по тебе.

© Лиза Богданова

– Он ворвался к нам посреди ночи. Он держал меня за шею… – за истерическими нотками с трудом узнаю голос. – Он грозился меня убить!

Притормаживаю, едва успев закрыть дверь. Пока решаю, готова ли я столкнуться лицом к лицу с бессердечной сукой, которая когда-то называла себя моей матерью, по спине дикими волнами озноб носится.

– И? Что ты от меня хочешь? – выпаливает раздраженно Сонька. – Чем я могу помочь?

– Поговори с Лизой… Она должна меня простить!

Меня от неприятия аж передергивает.

Четко понимаю: никогда. Никогда не прощу.

– Никто тебе ничего не должен…

Едва я появляюсь на пороге кухни, голос сестры резко обрывается.

– За что простить, мама? – резко чеканю я. – За то, что ты воспользовалась моим беспомощным состоянием, чтобы убить моего ребенка?

Вздрагивает, бледнеет и пускает слезу. А мне… Мне абсолютно безразлично. Совсем не жаль ее. Ничего в груди не екает.

– Я хотела тебе помочь… – голосит она. – Я спасала твою жизнь!

– Да что ты?! Когда договаривалась за моей спиной про аборт, а мне твердила об облегчении токсикоза? Или когда подсовывала мне согласие на прерывание? Когда, мама?!

– Что?! – выдыхает Соня потрясенно. – Так она тебя обманула? Почему ты никогда не говорила? Лиза?! Я думала, что ей удалось тебя убедить… Я думала, что ты согласилась!

– Нет, Сонь, – тихо отзываюсь я. – На такое я бы никогда, ни в каком состоянии не согласилась, – чеканю, переводя взгляд с сестры на мать. – Не хотела тебя еще больше травмировать… – это пояснение роняю перед Сонькой с реальным сожалением. – Да и до недавнего времени кляла себя за доверчивость… За то, что не смогла защитить своего ребенка.

– Боже… Боже… – бормочет сестра, пребывая в ужасе от услышанного. А едва справляется с потрясением, кричит на мать: – Как ты могла?! Еще хватило наглости прийти сюда! Жалуется она тут… Да лучше бы Артем тебя реально убил! Правильно бы сделал! Прибежала тут, когда деньгами запахло… – цокает языком, а после еще и руками всплескивает. – Ты серьезно думаешь, что такое можно простить?! Конечно, думаешь… Потому что ты сама жестокая тварь! Вот ты кто! Убирайся!

Не успевает Соня закончить, как мать разряжается проклятиями.

– Блядины неблагодарные! В долги нас загнали, опозорили… Еще и умничаете! Ишь, выросли! Тьфу! – плюет прямо нам под ноги. – Чтоб тебя Боженька недугом покарал! – выкрикивает, тыча пальцем в Соню. – А тебе… – сосредотачивает залитый злостью взгляд на мне. – Чтоб никогда больше не понесла…

После этого я зверею. Хватаю ее за шкирку и тащу на выход.

– Убирайся! И никогда больше ни к Соне, ни ко мне не подходи, – выдаю с ледяной яростью. – Сунешься, расскажу Чарушину. Свернет тебе шею, никто не узнает. Уж поверь, никакой Бог тебе не поможет.

Угроза работает впечатляюще. Горе-мать едва дверь нам не выносит, так рвется наружу. Вздыхаю и иду в ванную. Вымываю тщательно руки, словно заразы коснулась. Хочется драть кожу докрасна, но отметины, которые остались после истерики у Бойко, и обещание, которое дала Артему, не позволяют сорваться.

Когда я возвращаюсь в комнату, Соньку всю колотит.

– Ну, ты чего? – обнимаю ее. – Все хорошо… Хорошо… – поглаживаю ладонями по спине.

– Мало мне, что Сашина мама гадостей наговорила… – плачет сестра. – Еще эта… Явилась! – трясется и икает, будто воздуха ей не хватает. – Слышала, что она мне пожелала?

– Забудь! Не смей даже в голову брать, – строго одергиваю я. – Пусть все, что пожелала, себе оставит.

– Да уж… Жизнь тоже, знаешь ли, жестокая штука…

– Что? – изумляюсь я. – Ты ли это говоришь? Ты? Соня Солнышко, ты чего? – отстраняюсь, чтобы взглянуть в лицо. – Что случилось? Чем тебя обидела Сашина мама?

– Она приехала к нему на квартиру… Неожиданно… И… Ну, мы не заметили… Боже… – лепечет сестра, отчаянно краснея. – Она открыла своим ключом, понимаешь? И ввалилась в спальню, когда я… Ну я… Я на Сашке сверху сидела… Ну, не просто сидела… Любовью, в общем, занимались… – с трудом заканчивает.

Мне ее сходу так жалко становится, сердце адски сжимается.

– Представляю… – выдыхаю я. Сама бы, наверное, на месте умерла. Стоит лишь представить, с ужасом вздрагиваю. Но Соньку ведь надо поддержать. – Неприятно, конечно. И все же не смертельно. Думаю, Сашина мама отойдет от шока и поймет, что сама виновата.

– Ничего она не поймет, – выталкивает сестра с громкими всхлипываниями. – Слышала бы ты, что она мне наговорила! Похуже, чем эта… Шлюхой меня назвала, нищебродкой, пустоголовой вертихвосткой, дрянью… Еще как-то… – голосит Сонька, разрывая мне душу в клочья.

– А Сашка что? Неужели не вступился?

Все больший шок охватывает от этого рассказа.

– Так он не слышал, – бормочет сестренка уже тише. – Она его отправила за кофе, а сама тем временем… И в хвост, и в гриву меня! Я еще никогда себя так паршиво не чувствовала. Как теперь исправить? Как ей понравиться?