Татьяна Алюшина - В огне аргентинского танго
Он наклонился к ней и поцеловал ее в живот, погладил его и пообещал:
– Я буду трястись над твоей беременностью, и носиться с тобой, и переживать, и пугаться за тебя, в первую очередь. И трястись и носиться с ребенком, когда он родится, и ужасно за него бояться, и стану совершенно ненормальным папашей, это точно, и по-другому я не смогу, поэтому привыкай к этому сразу.
– В таком случае радует только одно, – усмехнулась Лиза. – Что большую часть времени ты будешь проводить на работе, а в жаркие ночи и выходные твою чрезмерную опеку я уж как-нибудь потерплю.
– Подожди, это значит, что ты на все согласна? – внимательно всмотрелся в выражение ее лица Глеб.
– Расшифруй, что значит «все», – потребовала, смеясь, Лизавета.
– Все – это все, – твердо заявил Протасов и пояснил: – Это значит – абсолютно все.
– Ну, тогда я согласна, – расхохоталась Лиза.
– Ум-м-м, – простонал он, поняв, какую закрутил фразу, перекатился, лег сверху на нее, опираясь на локти, уперся лбом в ее лоб и, перейдя на серьезный тон, шепотом признался ей: – Я ходил в церковь. В нашу, сельскую. И разговаривал с батюшкой. Все утверждают, что он очень хороший и настоящий батюшка. Несколько раз беседовал с ним. Поставил свечи, как ты говорила, и молебен заказал, и заупокойную службу. Я рассказал ему про Алису, и мы долго с ним говорили, он многое мне объяснил, правда, не со всем, что он сказал, я согласен, но мне стало легче и светлее на душе. Я все еще оплакиваю ее и горюю, ты должна знать.
– И будешь горевать всю жизнь, и помнить ее, – тоже шепотом сказала Лиза. – Это часть твоей души, жизни, часть тебя. Но постепенно твоя горесть превратится в светлое чувство, и, когда ты станешь ее вспоминать, это будут счастливые воспоминания, вызывающие улыбку и теплоту. Так и должно быть, это как чистый источник. Я знаю, я много лет не могла проститься с Павлушей, но я была маленькой испуганной девочкой, которая потеряла любимого братика, а повзрослев, кое-что поняла, отпустила и почувствовала облегчение.
– Давай, что ли, повенчаемся? – предложил он шепотом.
– Обязательно, – улыбнулась она и испортила всю торжественность момента: – Но сейчас мне надо в туалет, потому что я беременная и мне часто хочется писать, а еще очень хочется есть. Но и с этим есть определенные проблемы.
– Разберемся! – пообещал Протасов, мгновенно подскакивая на ноги, присел, поднял Лизу на руки, постоял, пытаясь сообразить. – Так, где у нас тут туалет, а, да, помню, – и рванул к выходу. – Правда, там может не быть воды.
– А здесь у нас будет спальня? – расхохоталась Лиза. – Тем более что мы ее уже опробовали!
– Да? – с сомнением спросил Глеб. – А мне казалось, что на втором этаже, центральная комната с выходом на большой балкон, и там рядом ванная комната.
– А что? – призадумалась Лиза. – Мне идея нравится, надо посмотреть, – и требовательно попросила: – Только никакого больше средневековья!
– Ладно, поменяем эпоху. Как тебе, скажем, викторианский стиль? – предложил шутливо Протасов, опуская ее на ноги возле двери в туалетную комнату, и чмокнул в нос. – Или рококо?
Глеб собирался официально представить Лизу родне, по случаю чего Надежда Константиновна и Антонина Степановна расстарались шикарным обедом и ужасно волновались, но вмешался случай, и обед превратился в замечательно душевные посиделки на даче у Кирилла, который приехал к Протасовым с распоряжением от Глеба:
– Так, все, теть Надя, дядь Максим, Антонина Степановна, собираем всю вашу вкуснятину! Глеб задерживается по каким-то неотложным делам, которые нельзя отменить, и дал указание доставить всех ко мне на дачу. Вот я и приехал вас перевезти.
– Да как же так? – растерялась и расстроилась мама Глеба. – Мы же готовились, и красиво все должно быть!
– А все и будет красиво! – лихо пообещал Кирилл, хватанул пирожок с подноса и откусил. – Да что вы волнуетесь, это ж не незнакомая какая-то чужая тетка, а наша Лизавета, а она у нас классная, не сомневайтесь. Давайте, поехали все будет в ажуре!
– В абажуре, – проворчал Максим Игнатьевич, но принялся за упаковку еды.
Вся торжественность и нервозность пропали в первые же секунды, как только прибывшая семья Протасовых начала выгружаться из машин, а к ним навстречу вышли Глеб с Лизой. Надежда Константиновна своим острым глазом тут же углядела небольшой животик Лизы, о беременности которой ее никто не предупреждал. Она шагнула к ней, обняла Лизавету, прижала к себе и заплакала, а принявший у отца коробку с пирогами Глеб наклонился к обнявшимся женщинам и весело напомнил:
– Мам, ей лучше не волноваться.
– Ничего, – сказала Лиза, – я с удовольствием поволнуюсь, – и состроила страшное лицо.
К маме Глеба присоединился папа, правда, без слез, просто обняв обеих женщин вместе охапкой и поцеловав Лизу в макушку. А подошедшая бабушка потребовала:
– Так, хватит вам обниматься, освободите мне девочку для поцелуя!
Все! Все друг друга приняли сразу же, рассмеялись и расслабились. Постепенно на дачу подтянулись совершенно не планируемые в этот день Потаповы – отец Лизы с Надей и дядя Андрей с тетей Валей, как только Маня сообщила кому-то из них по телефону, что у них здесь проходят смотрины. Тут же все перезнакомились, и уже через десять минут хохотали дружно, сидя за большим столом, вспоминая, что вытворяли Кирилл с Глебом и друзьями в студенческие годы. И атмосфера сложилась такая, словно эти люди давние и близкие друзья. Ну, теперь-то уж точно станут, куда им деваться!
Глеб с Антониной Степановной, сдвинув головы, о чем-то тихо разговаривали, и подошедшая к ним сзади незаметно Лиза услышала конец фразы, сказанной Глебом по-испански:
– …словно переключилось что-то в голове.
– А я уже побаиваться за тебя начала, Глеб, – призналась ему бабушка тоже на испанском. – Уж слишком затянулось это твое состояние скорби. Бог знает, для чего тебе это дано было, может, как очищение или чтобы жизнь переосмыслил свою. Ведь Ольга, хотя и была неплохой хозяйкой и матерью, надо отдать ей должное, но совершенно не по твоему уму, таланту и характеру. И любви между вами не было, а ты зачем-то жил с ней. Жизнь, Глеб, настолько быстротечна, что тратить ее на ненужные, тягостные отношения, на чужих людей преступно. Какое счастье, что эта девочка прочистила тебе мозги.
– О, да это она умеет, – рассмеялся Глеб.
– Вот и хорошо, – строго, но довольно заявила Антонина Степановна. – И правильно, не даст тебе заноситься куда не надо.
– Я сам больше не занесусь куда не надо, – посмеивался Глеб. – Теперь я нахожусь именно там, где мне и следовало быть давным-давно, еще пять лет назад, сразу же, когда понял, что Лиза предназначена только для меня.
